— Это очень хорошо! — с преувеличенным энтузиазмом похвалил я её. Чёрный как сажа громила, похожий на Джона Коффи из «Зеленой мили», с изуродованным не то ритуальными, не то боевыми шрамами лицом, был каким-то родственником Маньки и, кажется, где-то воевал вместе с Умкой. А теперь жил в одной из здешних хижин и был кем-то вроде начальника охраны, караула и гаража одновременно. С Аней они поладили мгновенно, когда он сходу назвал её звонкой белой чайкой, так же, как окрестили дочь Антуан и Анетта на острове Ланевских-Головиных. Я даже неожиданно поймал себя на чём-то вроде странной ревности, когда увидел, как дочь бежит к чёрному здоровиле обниматься. Но, отметив то, как бережно он подхватил её, окинув глазами округу, и глянул на меня чуть виновато, решил, что Ане виднее. Она тоже чувствовала хороших людей сердцем.
— Бадди! Хорош фонить — Милу напугаешь! — продолжил я наводить порядок.
Бадма Норсоновна, продолжавшая низко гудеть рассерженной трансформаторной будкой, с первого слова затихла, будто рубильник выключили. На то и был расчёт: и старое прозвище, которым её звал в прошлой жизни Лорд, и переключение внимания на младшую Ворону. Людочку девчата любили и берегли, как младшую сестрёнку, и пугать точно не хотели. Она стояла в кольце рук Серёги, не сводя с нас своих чудесных сапфировых глаз.
— Вот и ладушки, — потёр я наконец руки. — А теперь — как в сказке: кормим, поим, в бане парим, а потом разговариваем.
Тишина, которую прерывали крики каких-то зверей в лесу и смех Ани от дальнего бассейна, была гораздо лучше криков и суеты. Мне, по крайней мере, точно так больше нравилось.
— Вы смотрели спектакль «Дима Волков одолевает узниц гормонов». Спасибо за внимание, желающие могут перекреститься, — дикторским голосом выдал Головин. И, судя по шуму за спиной, Илюха советом воспользовался, неожиданно оказавшись в числе желающих.
Поскольку Солнце кочегарило по-африкански, расселись за столом в одном из бунгало. Здесь, видимо, было что-то вроде штаба или кают-компании, или что там у морпехов положено? В общем, тут было и прохладно, и тихо, и места всем хватило. Дамы снова накинулись на фрукты, мы с мужиками позволили себе горячительного. Дело шло к обеду, а когда по утрам спасаешь незнакомых негритянок, беседуешь с ведьмами и помираешь между делом — вообще не до условностей. Тёма каким-то специальным пристальным взором посмотрел на Илюху — и тот достал из шкафа бутылку рому. Присмотрелся к Головину, у которого, я внимательно наблюдал, ни единого мускула не дрогнуло на лице, вздохнул и достал сразу ещё две.
Следом за этой любительской первой помощью подтянулась и медицинская. Мотя принесла йод. Но на него никто не обратил внимания. Потому что те несколько минут, что они с тётей Маней отсутствовали, изменили чёрную блондинку до полной неузнаваемости. На ней была местная накидка из какого-то грубого еле прокрашенного рядна, кажется, даже на голое тело. На запястьях и щиколотках — браслеты. На шее — бусы, много. На голове — абсолютно гладкая кожа, блестевшая, как мытый баклажан. Неожиданное равнение выдал внутренний скептик, который Мотю узнал исключительно по глазам, всё тем же чудесного орехового оттенка, и улыбке, которой она светилась сквозь слёзы, как только узнала вылетевшую из Садко тётку. Огонёк превратился в уголёк. Хотя, скорее в чёрную жемчужину.
Я только в машине сообразил, что девушка, учившаяся, по словам бабули, за Океаном должна понимать английский — до этого всё как-то перебивались с русского на их шамбала-банту при помощи Илюхи. Поздно догадался, признаю. Но, видимо, крепко Африка по затылку приложила — сразу как-то не пришло на ум. Хотя, с другой стороны, наверное и к лучшему — через морпеха-переводчика мой спич явно был воспринят Мотэ Мдого, если можно так выразиться, и лояльнее, и доверительнее. В общем, в том, что я — великий белый колдун, она была убеждена целиком и полностью. И настаивала, что теперь её жизнь принадлежит мне. И выглядела вполне по-местному, как и не уезжала никуда, акцент только выдавал, когда по-английски разговаривала — тот самый «пош-инглиш», богатый выговор, которым Серёга на свадьбе удивлял родовитых, состоятельных и обременённых мировой славой англичан. Но если молчала — обычная девчонка-шамбала. Вот такие сказочные дела в этой Африке: ударилась оземь — и обернулась красной девицей. Только чёрной. И ударилась в основном о нечаянного туриста, об меня.
Хотя, как говорил Головин, столкновения с Волковым ещё и не так могут поменять человека. Правда, потом он сбился на пересказ Илюхе истории про тех семерых, которые «Валя, запиши», и плевать ему было на то, что двоих «залечил» до полного разложения личности Иван Степанович в Белой Горе. Морпех слушал с таким вниманием и заинтересованностью, с какими, наверное, в детском саду в кукольный театр ходил, или на мультики.