Надя отобрала йод у лысой бывшей блондинки и пересадила меня ближе к окну. Я оседлал стул, поставив его спинкой вперёд, и уточнил:
— Радость моя, тебе же нельзя нервничать, правда? А вдруг там синяк некрасивый будет? Может, лучше Тёма или Серёга нарисуют?
— Дим, после того, что я видела, когда ты с инеистыми великанами воевал и спасал Велеса — мне бояться нечего. Да и тебе. Ну, только если у тебя там нет татуировки с именем или портретом другой женщины, — уверенно сообщила жена.
Морпех Илюха развернулся к нам на словах про великанов так, что едва свой стул не сломал. А Головин облился ромом, некультурно фыркнув прямо в стакан при упоминании татуировок. Я только вздохнул тяжко и снял куртку с футболкой.
Вероятно, лицо Надежды отразило что-то особенное, потому что Умка и Тёмка побросали стулья и рванули мне за спину. Туда же торопливо подошли остальные. Тишина с тыла, перемежаемая звуками вдохов, за которыми должны были следовать, но отчего-то задерживались какие-то, наверное, эмоциональные реплики, начинала напрягать. Чего там можно было увидеть такого, чтоб даже Головин промолчал?
— Ну чего притихли-то? Что там? Профиль Сталина? Или Маринка анфас? — я попробовал закосить глаза за спину и ожидаемо не преуспел.
— Мулунгу!* — крикнула Мотя и повалилась на колени. Причём вместе с Маней, от которой я такой скорости точно не ожидал.
За спиной раздался звук затвора. Но не оружейного, а того, с которым фотографируют некоторые смартфоны. У Нади, например, такой. Она и протянула мне трубку прямо в руки. Продолжая тревожно молчать.
Синяк был красивый. Большой. И неожиданно для относительно свежего, утреннего, разноцветный: сине-красный, как положено, но местами уже отдавал в желтизну, что обычно происходило день на четвёртый-пятый. Вероятно, неожиданный эффект от варева, которым угостила меня в видении старая ведьма. Но главное было не в цвете, а в форме. Или в содержании — тут сразу и не поймёшь.
От лопаток до поясницы разливалось оттенками красного и синего пятно с очень неожиданными очертаниями. Можно было, при определённой доле фантазии, опознать человеческий череп в профиль. Со странным рогом на лбу и отвалившимся носом, лежавшим рядом. А можно было увидеть довольно подробную и узнаваемую карту континента, где рогом была Сомали в районе Аденского залива, а носом — Мадагаскар. Но интереснее был странный узор, что начинался наверху поясницы, на несколько позвонков ниже того места, где крепятся последние рёбра. Вдоль хребта тянулся толстый красный ствол дерева, раскрывавшийся густой кроной над грудной клеткой, до самого верха лопаток. Кажется, это называлось фигурами Лихтенберга. Читал я где-то про них: когда в человека попадает молния, на коже остаются подобные узоры. Но читать где-то — это одно, а наблюдать сине-красное дерево поверх контуров Африки на собственной спине — вовсе другое. «Оригинально мы в этот раз дуба врезали» — резюмировал просмотр внутренний фаталист.
— Даже как-то жалко закрашивать, — кашлянув, сказала Надя неуверенно.
— Теперь понятно, чего меня так долбануло, — добавил Тёма, тоже, почему-то, кашлянув.
— А вот это слово на букву «Мэ», которое Мотя кричала — это чего? — поинтересовался я у Илюхи, когда он выбрался из-за моей спины, сразу шагнув к столу. Только ответил он с паузой, потому что, едва достигнув столешницы, сорвал пробку с непочатой бутылки рому и принялся глотать, как я давеча — воду у подножия чёрной скалы.
— То есть ты признаёшь, что ты — слово на букву «Мэ»? — оживился стальной приключенец, становясь рядом с морпехом и зеркально, пусть и с некоторой задержкой, повторяя его движения.
— Бог тутошний, самый древний. У разных племён по-разному зовётся, у масаев — Нгаи, у банту и шамбала — Мулунгу. Вроде Тора или Перуна — тоже грозой, громом и молниями повелевает. Но, как предания говорят, не только. Ещё вроде как именно он следит за священными деревьями. И он из одного из них первого человека вырезал. Кажется, — ответил Илюха. А мне показалось, что с каждым новым глотком рому морпех становился всё больше пиратом. И легче с его пояснений не стало.
— Не, я не Мулунгу. Я — Дима Волков. Это точно совершенно, у меня и паспорт есть, там написано. Ты поднял бы родню с полу, чего они валяются-то? — посоветовал я Умке. Пока он ещё, кажется, ходить мог.