Глава 12
Поезд прибыл к Казанскому вокзалу. Я, захватив рюкзак и сумку, вместе с другими пассажирами вывалилась из вагона на перрон. Дальше - метро, Киевский вокзал, электричка до Малоярославца.
Вещей с собой было немного. Остальные пришлось сдать в монастырский склад - рухольную. Ведь я понятия не имела о том, когда поеду обратно (да и поеду ли?).
В электричке, отвернувшись к окну, вспоминала последние события. Непонятное чувство - словно все эмоции отключились, переживаний не было. Только горечь.
К Малоярославцу электричка подкатила в вечерних сумерках. Я знала дорогу к монастырю. Но еще я знала, что в определенный час монастырские ворота закрываются и внутрь не попасть. Поскольку я ехала без мобильного телефона, было очень страшно - вдруг останусь на улице?
Но мне повезло: хоть ворота и закрылись, рядом оказалась одна из сестер, которая и впустила меня.
Сестры знали о моём приезде. Проводили в трапезную, накормили, показали келью, где мне предстояло прожить неопределенное время.
- Сестры, а где тут у вас... - начала я, но встретила многозначительные взгляды и шиканье. Сестры жестами объяснили, что вечером здесь не благословляется говорить. Молчание и молитва.
В других обстоятельствах я бы восхитилась таким уставом. Но сейчас меня все раздражало. Раздражали порядки, раздражал холод в келье, куда меня поселили (потом выяснилось, что там были проблемы с отопительной системой). Про себя решила: не буду пока сдавать паспорт и оставшиеся от поездки 50 рублей. Мало ли - вдруг не смогу тут остаться и на несколько дней...
* * *
Не хочу сейчас пересказывать историю Черноостровского монастыря в Малоярославце. Скажу только, что сестры во главе с настоятельницей игуменией Николаей (Ильиной) восстанавливали его практически из руин. Наша матушка Нектария не раз рассказывала о тех трудностях - поистине благодатных - выпавших на долю первых сестер, когда в главном храме росли деревья и не было крыши, подвалы были завалены кирпичами и строительным мусором... Сейчас Малоярославецкий монастырь радует глаз своей красотой и ухоженностью. Восхищаюсь мужеством и терпением сестер, сумевших сделать его таким.
Но это - лирическое отступление.
Здесь было легче, чем в Ленинске. В тысячу, в миллион раз легче.
Во-первых, меня поразило, что подъем в шесть. У нас подъем всегда был в пять. Поначалу в Малом я наслаждалась - реально наслаждалась - тем, что можно выспаться. Если учесть разницу во времени (в Малоярославце московское, а в Ленинске - плюс 4 часа), получалось вообще чудесно.
Во-вторых, здесь всем полагался час дневного отдыха. Целый час! А по воскресеньям - четыре часа. У нас о таком и не мечтали.
Моим первым послушанием в Малом стало мытье посуды. Если учесть, что здесь было больше ста сестер, можно представить - какое количество этой самой посуды нужно было вымыть. Поначалу я испугалась - как успеть? И в первый раз действительно не успела вымыть до времени отдыха.
Естественно, я тут же решила, что раз послушание не закончено, на отдых я не имею права, и осталась домывать. Но тут на кухню зашла келарь мать Вероника. Увидела меня и всплеснула руками:
- Что ты тут делаешь?
- Простите, не успела домыть, хочу закончить...
- Нет. Сейчас время отдыха, иди в свою келью.
- Но как же посуда?..
Мать Вероника молча смотрела на меня. Я подчинилась и пошла отдыхать. Потом уже узнала, что в недомытой посуде нет ничего страшного - она остается сестрам, которые будут на мойке после второй трапезы.
Да, в Малом послушание сестрам назначалось не на целый день. Еще один огромный плюс.
Конечно, к концу первой недели я наловчилась и стала не просто успевать все вымыть, но даже заканчивать гораздо раньше. Просто стыдно было оставлять свою недоделку другим. Хотя сестры никогда не роптали - точнее, старались не роптать.
Еще здесь устав был построен таким образом, чтобы все сестры могли быть на службе. Чего опять же в Ленинске не было. Здесь были ночные службы, на которые нужно было успеть записаться. Я сразу стала записываться на ночную службу, поскольку молиться по ночам любила - это раз, и днем хотелось трудиться, глядя на других и заражаясь их энтузиазмом - это два.
Здесь даже оставалось время на чтение - при должной сноровке, конечно. Это было счастьем.
Но все радости Малого я оценила не сразу. Вначале было очень трудно. Не из-за физического труда - сложности были духовные. Поначалу я вообще не понимала, что со мной, почему меня так "колбасит". Даже была уже готова согласиться с версией матушки Нектарии о своей "бесноватости".
На одной из всенощных, когда все сестры спустились со своего балкончика на помазание, я осталась наверху. Не плакала. Просто сидела без сил. Всенощное бдение - моя любимая служба - шла мимо, я словно ослепла и оглохла, так было плохо. И это заметила одна из сестер, схимница Елена.
- Что с тобой? Тебе плохо? - она подсела рядом. Такое участливое отношение было неожиданным. В монастыре не поощряется дружеское общение. Однако мать Елена, похоже, не думала в тот момент об этом.
Я слабо кивнула в ответ. Сказать что-то было выше моих сил.
- Тебя на исправление к нам прислали? - снова кивок. - Надолго? - я пожала плечами. Я действительно не знала, какой срок исправления мне назначили. Об этом не говорилось.
Мать Елена вздохнула:
- Ну, все понятно. Потому тебе и плохо - от неопределенности. Знаешь, ведь здесь тебя точно не оставят. Пока просто живи, как мы. Попробуй. Просто делай, что должна. Бог усмотрит все остальное.
Я посмотрела на нее с надеждой. Быть может, она права?
На самом деле это был один из уроков смирения. Смирения как принятия ситуации, доверия Богу, жизни в текущем моменте (а не в прошлом или будущем).