Ташкентцы ограбили в то же время и бухарских купцов, но отправленные в Ташкент с ярлыками хана своего, получили удовлетворение. Если посмотришь своими глазами на эти самоуправства, о коих у нас едва ли кто имеет понятие, то нисколько нельзя удивляться застою нашей азиатской торговли. Одни туркмены не даются хивинцам в обиду, как кайсаки, коими один хивинец в черной высокой шапке помыкает как ему угодно; туркмены закята не платят никакого, исправляют только казачью службу и привозят иногда подарки, коли приезжают в Хиву. Хивинцы, как известно, учредили ныне нового хана над родами: адай, биурдын, или чумучлитабын, и чикли (аит и буджюр). Роды эти большею частью кочуют или зимуют на восточном берегу Каспия, за Устюртом, но искони принадлежат нам. Хан этот известный наездник Султан Каип-Галий. Таким образом, хивинцы поставили ныне по хану на обе стороны Аральского моря и распространили власть свою далее чем когда-либо со времен заложения Оренбурга.
В Хиве живет и действует заодно с хивинцами Юсуф Сарымов, сын известного Сарым-Батыря, разбойника [66], рода байуллы, отделения байбакты; он ушел в Хиву назад тому 3 года из-под Уральска, бывал в С.-Петербурге, имеет две медали, золотую и серебряную, и причина неудовольствия его вовсе неизвестна. Сюин-кара, который прежде враждовал, делал набеги на линию, но со времени заложения Ново-Александровска пришел с повинною, доселе еще остается верным России.
Помянутый хан Каип-Галий и Сарымов ездили от хана хивинского сами к нему, к Сюин-каре, но он им отвечал, что останется русским. Хан хивинский до этого посольства еще собрал земляков убитого разбойника Кутерабара, чиклинцев отделения тляукабак, старшин отделений нааар, чурень и других и требовал, чтобы они платили закят Хиве и делали набеги на Россию и на кайсаков наших. Хан угощал их и роздал им много пороху. Кайсаки приобрели ныне также немало пороху в Бухаре, где он хотя и плох, но необыкновенно дешев — каких-нибудь два рубля пуд. Они обещались исполнить волю хана; но бий Утарали (отделения киргиз или тляукабак), в верности коего мы доселе сомневались, показался в этом случае; он отказался, уехал под видом болезни в Бухару и пробыл там во все время споров, советов и приуготовлений. Хан хивинский действительно в половине января хотел итти на Ново-Александровск; он собрал до 18 тыс., но по нерешимости войско разошлось и начальник принес саблю свою хану, прося лучше отрубить ему голову заранее. Этим вполне подтверждается справедливое и неоспоримое мнение, что хивинцы кичатся только на словах, в надежде на авось, но что в душе боятся нас и что одною только силою можно изменить образ их действий. Старший брат хивинского хана — инак [67], который как все инаки этого двойственного правления, пользуется только почестями, а власти никакой не имеет, крайне отговаривает хана итти на русских.
Хан Хивы живет в дружбе со всеми своими родственниками, не как бухарский, и обедает не один, а всегда со всей семьей, До 40 человек, малых и великих. Этому причиной старший брат, инак, и на него вся Азия указывает, как на пример. Он человек кроткий, не добивается власти, и хан его уважает. Хивинские города, сама Хива и Ургенч, как говорят, гораздо хуже всякой бухарской деревни, хотя и в этой нет ничего завидного.
Стены хивинских городов весьма плохи и не могут выдержать никакого сопротивления. Хивинцы живут также хуже, простее бухарцев; пленные наши и персиане ждут русских в Хиву с того времени, как Аббас-Мирза был в Хорасане. Этому подал повод персидский батальон, составленный из русских беглых и пленных солдат. Сами владельцы Средней Азии, по невежеству своему и глупости, не имеют никакого понятия о силе и могуществе России, презирают в душе все немусульманское и коснеют в черством и однообразном невежестве своем, не заботясь о будущем, не занимаясь прошедшим. Слухи о победах наших над турками и персианами дошли сюда, в Среднюю Азию, в самом искаженном виде и большею частию почитаются какою-то сказочною молвою и мало кто этому верит. Сам кушбеги бухарский спросил меня, правда ли что мы победили персиан и турок и что взяли с них столько-то миллионов? На утвердительный ответ мой отвечал он двусмысленною улыбкою и сомнительно покачивал головою.