Впрочем, члена директории Терещенки налицо не было. Он еще накануне, после дебюта Керенского в Смольном, ускакал в Москву успокаивать биржу и умолять ее не взирать на позорище в Александринке. Терещенку также потребовали немедленно в столицу.
Однако в этот день, 21-го, желающие читали мою статью в «Новой жизни», где я утверждал, что коалиция при данных условиях все же состояться не может. Ведь буржуазные кандидаты всех видов и сортов все полгода вопили именно о независимости правительства, о его самодержавности как основном условии их работы. Ну с какой стати они пойдут в кабинет, ответственный перед Предпарламентом? Правда, буржуазии нужна власть. И после корниловщины необходимо закрепить послеиюльские позиции хотя бы при помощи компромисса. Но такой компромисс, по существу дела, для них приемлем меньше всего. Лучше они поступятся составом кабинета, лучше подпишутся обеими руками под любой программой… Ведь резолюция съезда гласит о сохранении в Предпарламенте «демократического большинства». Этот пункт об ответственности и о Предпарламенте «звездная палата» непредусмотрительно поставила в самой отчетливой и недвусмысленной форме и держалась этого до последнего момента, не делая попыток замазать его… Я писал в газете, что коалиции при таких условиях нам состряпать не удастся.
И вот к вечеру 21-го из Москвы пришла роковая весть: промышленники категорически отказываются войти в правительство. Они мотивируют нежеланием быть ответственными, кроме своего разума, совести и биржи, еще перед Предпарламентом. Ведь главной целью их вхождения в кабинет была борьба с анархией, поднятие армии и проч., а Предпарламент с демократическим большинством воспрепятствует осуществлению их программы. Промышленники при этом пеняли на Керенского: «ответственность»-де есть нарушение уже достигнутого соглашения с московской группой…[159]
Как видим, здесь кадеты и промышленники официально объявляли принцип диктатуры плутократии. Но на Керенского москвичи пеняли напрасно: никаких авансов он Церетели не давал и был верен «народной свободе», как Лепорелло.
Впрочем, во главе с Терещенкой москвичи лично этой ночью скакали в Петербург.
Это было в Зимнем. А в Смольном днем собралась большевистская фракция Демократического совещания. Надо было обсудить, что делать после вчерашнего великого исхода. Бесконечно долго велись пустопорожние суждения – о смысле оскорбительного выпада Церетели и обо всей его «дипломатии». Это не столь интересно. Но возник и интересный вопрос: участвовать ли в Предпарламенте? Споры были горячие, и голоса разделились. За участие особенно ратовал Рязанов и, кажется, Каменев, но Троцкий был против. Жаль, что неизвестна его мотивировка, имеющая – по ряду соображений – принципиальное значение. Как будто с Троцким было большинство. Но все же решено было кораблей не сжигать, участвовать в выборах, а там будет видно.
В это время Троцкого ждал собравшийся в Большом зале экстренный пленум Петербургского Совета, чтобы выслушать от него доклад о Демократическом совещании. Пока занялись другими делами и, в частности, постановили переизбрать Исполнительный Комитет… Но Троцкий все не являлся, и доклад пришлось делать гастролеру – знаменитому московскому большевику Бухарину. Бухарин разгромил корниловщину, потом коалицию, потом меньшевиков и эсеров – и уже больше громить было некого, но заседание фракции все не кончалось, и Троцкий все еще не мог прийти. Оратору присылали вестников с просьбой поговорить еще десять минут, потом еще пять, потом еще три минуты. Бухарин послушно начал свои погромы сначала.
Троцкий появился в конце вялых реплик третьестепенных оппонентов, на которых был по-прежнему брошен лидерами (как нестоящее учреждение) Петербургский Совет. Троцкий сделал второй доклад, разобрав по ниточке резолюцию совещания со всеми ее причинами и следствиями.
В итоге Петербургский Совет 21 сентября сделал довольно содержательное постановление, на которое – в пылу жарких объятий в Зимнем – ни буржуазия, ни «демократия» не обратили никакого внимания. Резолюция 21 сентября обрисовала сложившуюся конъюнктуру как совершенно безысходную. Корниловская контрреволюция снова наступает под откровенным и активным прикрытием «соглашательских» элементов. Вместе с войной и разрухой они задушат революцию. Поэтому дело спасения лежит на одних Советах. «Советы должны сейчас мобилизовать все свои силы, чтобы оказаться подготовленными к новой волне контрреволюции и не дать ей захватить себя врасплох. Везде, где в их руках находится полнота власти, они ни в каком случае не должны ее упускать. Революционные комитеты, созданные ими в корниловские дни, должны иметь наготове весь свой аппарат. Там, где Советы всей полнотой власти не обладают, они должны всемерно укреплять свои позиции, держать свои организации в полной готовности, создавать по мере надобности специальные органы по борьбе с контрреволюцией и зорко следить за организацией сил врага. Для объединения и согласования действий всех Советов в их борьбе с надвигающейся опасностью и для решения вопросов об организации революционной власти необходим немедленный созыв съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
Хорошо?.. Прежде всего, Петербургский Совет, игнорируя ЦИК, снова выступает в качестве всероссийского органа. А затем – его директивы, в сущности, уже означают, так сказать, официально объявленную анархию – начатое восстание и гражданскую войну… И господа на паркетах Зимнего при таких условиях толковали о сильной коалиционной власти! Ведь, кажется, что-нибудь одно. Или из Зимнего надо, как крысам, разбежаться, или надо единым духом раздавить этот новый Смольный со всеми его филиалами, рассеянными по всей стране.
Но для того чтобы его раздавить, надо иметь очень большую силу. А ведь сил не было совсем никаких. Все силы были у нового Смольного, какие только можно было извлечь из народных недр на службу политике…
Увы! Не только сил не было, не было и элементарного понимания. В Зимнем не только не могли раздавить, но не умели и видеть. Призыв к восстанию не привлек ничьего внимания среди гвалта о портфелях… Что такое? В Смольном? Но ведь там же никого, кроме большевиков. Ведь вся демократия…
«Вся демократия», кроме большевиков, собралась в семь часов на пленум совещания. Но на этом заседании нам задерживаться нет нужды. Войтинский сделал доклад об основах образования Предпарламента. Каждая группа, фракция или «курия», избирает из своей среды 15 процентов своего состава в члены нового «представительного органа». Долгие споры в зале и в кулуарах о том, выбирать ли по «куриям» или по фракциям, опять затянули собрание до глубокой ночи. Решили, что каждый может выбирать, как ему угодно, примкнув к фракции или к «курии»… Самые же выборы должны были состояться завтра, в специальных собраниях групп… Большевики также назначили в Смольном свое выборное собрание.
А в это время глава правительства, получив из Москвы роковую весть, бросился к центральным кадетам, привлекая их не то в министры, не то в свидетели того, что он в сдаче позиций «всей демократии» не виноват ни сном ни духом…
Не то утешать, не то вымогать прилетели в Зимний доблестные Набоков и Аджемов. Судили, рядили. Ничего-де, Предпарламент так Предпарламент. Но надо, чтобы цензовики не были подавлены демократией. Сами ведь понимаете, дело ясное. Ведь когда вы с нашим Корниловым двигали третий кор… то есть, нет – мы не то хотели… Да, так, стало быть, чтобы все, решительно все общественные группы были в нем, в этом Предпарламенте, представлены. А главное – это опять-таки вы сами понимаете – ну, разве можно «ответственность»? Что, вы сами-то хуже предпарламентов смыслите в государственных делах? Полнота власти – это, конечно, первое дело. Без этого и думать нечего.
По словам газет, было «намечено», что правительство будет нести перед Предпарламентом « моральную ответственность», но не «юридическую»… Умри, Денис, лучше не скажешь!
Практически же было решено завтра, 22-го, ровно через два месяца после «исторического» заседания в Малахитовом зале, устроить второе заседание – в Малахитовом же зале. Первое решило третью коалицию, второе пусть решит четвертую. Пригласить надо всех министров, москвичей, кадетских представителей и уполномоченных всей демократии…