Записки от скуки

В новогоднюю ночь в кромешной тьме зажигают сосновые факелы; всю ночь напролет люди бегают по улицам, стуча в чужие ворота, громко кричат и носятся как по воздуху. Но с рассветом, как оно и положено, все звуки затихают. Грустно бывает расставаться со старым годом.

В наше время в столице уже не говорят о том, что это ночь прихода усопших, и не отмечают Праздник душ,[38] но их еще проводят в восточных провинциях, и это очаровательно!

Утром Нового года поражает вид рассветного неба, и кажется, будто оно стало совершенно иным, не таким, как вчера. Красива и вызывает радостное чувство большая улица — сплошь украшенная сосенками,[39] — и это тоже чарует.

XX

Некий отшельник — уже не помню, как его звали, — сказал однажды:

— Того, кто ничем с этим миром не связан, трогает одна только смена времен года.

И действительно, с этим можно согласиться.

XXI

Любование луной всегда действует умиротворяюще. Весьма любопытно, что на слова одного человека, будто ничего нет интереснее, чем любование луной, другой возразил: «Самое глубокое очарование — в росе».

Очаровать может все что угодно — это зависит от случая.

О луне и цветах и говорить нечего. Но что особенно может взволновать человека, так это дуновение ветерка. В любое время года прекрасна и картина чистого водного потока, что бежит, разбиваясь о скалу. Как я был очарован, когда прочитал стихи:

Юань и Сян[40] днем и ночью
К востоку стремятся, струясь.
Для того, кто в глубокой печали,
На миг задержаться не могут они.

Цзи Кан[41] тоже говорил: «Гуляя по горам и низинам, любуясь рыбами и птицами, радую сердце свое». Ничто так не утешает, как скитания вдали от людей, там, где свежи воды и травы.

XXII

Мне во всем дорог лишь мир старины. Нынешние нравы, как видно, становятся все хуже и хуже. И даже прекрасный сосуд, изготовленный каким-нибудь искусным мастером резьбы по дереву, тем и приятен, что формы его старинны. Замечательны слова, записанные в старину на клочках бумаги. А вот разговорная речь становится все более и более убогой. Древние говорили: курума мотагэё — «поднять повозку», хи какагэё — «прибавить огня в светильниках»; ныне говорят: мотэ агэё, каки агэё. Придворной прислуге должны говорить: ниндзю татэ — «челядь, стройся!», а говорят: татиакаси[42] сироку сэё — «факелы засветить!» А взять место, откуда августейший внимает церемонии объяснения сутры Всепобеждающего Закона,[43] — его называли Гоко-но ро — «Хижина высочайших размышлений», — ныне называют коротко — «Хижина размышлений». «Жаль», — говорил один старый человек.

XXIII

Хотя и говорят: «Грядущий век упадка», это совсем не относится к Девятивратному.[44] Его священные очертания, непохожие на все мирское, великолепны. Сколь прекрасно звучат такие названия, как Росистый терем, Трапезная,[45] такой-то зал, врата такие-то!

Но даже и в подлом доме обычные названия — «ставенки», «малый дощатый настил»[46] или «высокая раздвижная дверь» — ласкают слух.

Чудесны слова: «Стан к ночи готовь!»[47] Из августейшей опочивальни доносится: «Светильники! Быстро!» Это тоже изумительно. Не говоря уже о посвящении высокого вельможи в должность, интересно смотреть и на привычно спесивые лица чиновной мелюзги. Забавно, когда ночь так холодна, а они, устроившись там и сям, спят до рассвета!

«Приятен и радостен звон священных бубенцов в зале Придворных Дам»,[48] — говорил когда-то первый министр Гокудайдзи.[49]

Когда принцессы пребывают в Храме на равнине,[50] их облик кажется несказанно изящным и привлекательным.

Забавно, что из неприязни к таким словам, как «Будда», «сутра», они говорят: «тот, что в центре» или «цветная бумага».

Покидать святилища богов грустно: они так очаровательны. Совершенно неповторим вид их вековых рощ, а «нефритовая ограда», окружающая святилище, и полотнища, висящие на священном дереве сакаки,[51] — разве они не прелестны?

Особенно интересны святилища Исэ, Камо, Касуга, Хэйя, Сумиёси, Мива, Кибунэ, Ёсида, Охарано, Мацуно-о, Умэ-но мия.

XXIV

Мир изменчив, как заводи и стремнины реки Асукагава. Времена меняются, следы деяний исчезают, уходят, сменяясь, радость и печаль, цветущие некогда долы становятся необитаемыми пустошами, а в неизменных жилищах одни люди сменяют других. С кем побеседуешь о старине, если персик и слива не говорят?[52]

38

Праздник душ — синтоистский праздник встречи с душами усопших предков. В XIV в. в столице проводился в середине 7-й луны, а в отдаленных провинциях — в последний день года.

39

…украшенная сосенками… — Согласно поверью новогодние украшения из сосновых веток на воротах угодны богам и предохраняют от болезней.

40

Юань и Сян — реки в Китае, в провинции Хунань, где долгое время служил автор стихотворения, Дай Шулунь (732–789).

41

Цзи Кан (223–262) — китайский поэт, один из Семи мудрых бамбуковой рощи.

42

Татиакаси (татэакаси) — разновидность сосновых факелов.

43

Церемония объяснений сутры Всепобеждающего Закона — проводилась во дворце Чистой Прохлады в 5-ю луну настоятелями крупных буддийских храмов в присутствии императора.

44

Девятивратный — поэтическое название императорского дворца.

45

Росистый терем — открытая беседка с помостом, где во время празднеств при дворе исполнялись ритуальные танцы.

46

Малый дощатый настил — мощеный дворик во дворце Сэйрёдэн.

47

«Стан к ночи готовь» — команда дворцовым слугам для зажжения факелов во время празднеств; подавалась с наступлением сумерек.

48

Зал Придворных Дам — зал в императорском дворце, в котором хранился один из символов императорской власти — священное зерцало Ята-но микагами. Его охрану несли дамы из свиты императора.

49

Первый министр Гокудайдзи — Фудзивара Кинтака (1253–1305).

50

Храм на равнине — Но-но мия, синтоистское святилище, в котором принцессы крови проходили обряд очищения перед отправлением на посвящение в синтоистский комплекс Исэ по случаю вступления на престол нового императора.

51

Вековые рощи — синтоистские святилища располагаются, как правило, в живописных местах среди старинных рощ.

Нефритовая ограда — поэтическое название ограды вокруг святилища.

Полотнища, висящие на священном дереве сакаки — обрядовые очистительные полотнища из луба тутового дерева, которые развешиваются вокруг святилища. В наше время заменяются полосами бумаги.

52

С кем побеседуешь о старине, если персик и слива не говорят? — намек на стихотворение Сугавара Фумитоки (899–981): «Персик и слива не говорят,// Много весен прожив.//Дым и туман не имеют следов —//Это то, что жило в старину».