Правая щека солдата была в крови, сбитый пулей погон мотался на ниточке.
— Атаковать! За мной, ребята, вперед!
Ветер рванулся навстречу, воздух стал плотным, ощутимым, над головой посвистывало, еловые иголки хлестали по лицу. Отряд, разбившись на две группы, окружил хуторок, завязался бой. Вдруг у самой опушки я почувствовал сильный удар в ногу. «Налетел на сук» — промелькнуло в мозгу.
Мы ворвались в хуторок, у ближней хаты валялся перевернутый взрывом гранаты немецкий пулемет МГ, рядом чернели трупы пулеметчиков. Уцелевшие фашисты бежали в лес…
Я остановил коня — нога онемела, ниже колена из развороченного хромового голенища лилась кровь, торчали три белых щепки.
«Как стукнуло суком, — подумал я, — ишь какие занозы влезли». Зажмурясь от боли, я дернул одну из них — на ладони лежала сахарно-белая в затеках густой крови косточка…
Очнулся я в госпитале, в бане. Ощущение приятного тепла. Теплые клубы пара. Ласковые, заботливые руки, стирающие въевшуюся в кожу копоть и грязь. В ожидании перевязки я лег на скамейку и задремал…
И начались дни, полные боли, надежд, страха, бессонных ночей. Нога одеревенела, распухла. Врачи все чаще останавливались около моей койки, спорили, перебрасываясь латинскими терминами. Один настаивал на операции, двое на ампутации. Красивая полная черноглазая женщина-майор, главный врач, пришла меня уговаривать.
— Сделаем вам замечательный протез, привыкните к нему — сможете бегать, прыгать, танцевать. — Но я отказывался.
Как-то днем она пришла в сопровождении нескольких молодых врачей.
— Взгляните на этого упрямца — он отказывается от ампутации.
На меня уставились серые, черные, голубые глаза. Посыпался ливень латыни, среди которого часто, как градинки в дождь, ударялось холодное липкое слово «леталис». Не знали уважаемые эскулапы, что я перед войной учился в медицинском техникуме и по латыни имел пятерку. Что-что, а слово «летальный» мне было хорошо известно.
— Ну так как же, молодой человек, надумали?
— Надумал, товарищ майор, решил умирать двуногим…
Врачи ушли. Я лежал на спине с закрытыми глазами. Где-то в глубине мозга шевелилась мысль. А может решиться? Может правы доктора? Кто-то остановился рядом со мной и тронул за плечо.
— Товарищ Курганов!
Рядом стоял молодой рыжий парень. Большерукий, крепкий, какой-то квадратный, румяный, точно налитый солнечным соком.
— Я возьмусь за тебя, — забасил рыжий, — вылечу, на ноги поставлю.
Парню на вид было двадцать с немногим.
— А ты кто?
— Военврач третьего ранга.
— Новоиспеченный?
— Да, а ты не бойся, сказал вылечу — и баста.
Я удивился решительному тону молодого врача, но согласился.
Началось лечение. Днем я чувствовал себя сносно, болтал с соседями, читал, спал. Но зато ночью не мог сомкнуть глаз. Уже с вечера нога начинала гореть, боли усиливались и к полночи становились нестерпимыми. Я ворочался, вставал, ходил по затемненным коридорам на костылях. Рыжий врач немилосердно ругал меня за такие прогулки.
Однажды ночью, доведенный болью до исступления, я схватил графин, вылил его на полотенце и приложил к ране. Боль немного утихла, а потом возобновилась.
«Добуду холодной воды из-под крана», — решил я и поскакал к умывальнику. Там я сел на табурет, положил ногу под кран, отвернул его… и задремал.
Проснулся я, почувствовав, что меня кто-то сильно трясет. Передо мной стоял взбешенный доктор. Выдернув ногу из-под крана, он придерживал меня за руку, не давая упасть. Всю его красноречивую ругань я терпеливо выслушал. Да, доктор был прав, я слишком своевольничал.
Взбудораженный я лежал на койке, обдумывая происшедшее, даже боль куда-то отодвинулась на задний план.
Молодой доктор и впрямь оказался замечательным парнем. В короткий срок (если только девяносто суток можно считать таковым) он действительно поставил меня на ноги. Кость срослась, сняли гипс, боль прошла, я ходил, даже не хромая, но рана не зарастала. Края ее отвердели — образовалась так называемая «трофическая язва». Язвы, конечно, никакой не было; но так называли незаживающую рану с твердыми краями.
Чего только не делал со мной мой госпитальный шеф. Рана не уменьшалась ни на миллиметр. Но доктор духом не падал. Последним его изобретением был расплавленный парафин. Когда мне на рану из какой-то кастрюльки доктор вылил растопленную горячую массу, я подпрыгнул. Тотчас же мне была прочитана соответствующая лекция.
Доктора звали Роман Гаврилович, и к этому времени мы с ним основательно сдружились, а посему я мог, не стесняясь, высказывать ему свое воззрение на данный метод лечения.