Его благосклонность меня несколько приободрила и я отвечал ему:
— Ваше пр-во, я пришел к вам с покорною просьбой…
Слово просьба в одну секунду изменило его физиономию… Он прихлебнул чай, потер свои бакенбарды и, не глядя на меня, спросил:
— О чем ты хочешь просить?
— Насчет моего контракта.
— Ну, да, так что же? разве тебе не прислали из конторы моего предписания?
— Прислали, в. пр-во.
— Теперь ты будешь получать поспектакльной платы, вместо трех — пять рублей. Я надеюсь, что ты доволен?
— В. пр–во, мои сверстники по службе давно уже получают по 8 и даже по 10 р., а я работаю не менее их…
— Ну! так! вы ничем недовольны, вам что ни назначь, все мало! — вскрикнул он запальчиво.
От этой любезности меня что-то кольнуло в сердце и легкая дрожь пробежала по спине; я, как ошеломленный, не мог вдруг собраться с силами и, помолчав немного, спросил его:
— За что же вы изволите сердиться, в. пр–во?
— А вот за то, что ты недоволен тем, что я тебе назначил, и смеешь требовать еще прибавки!
— Я не требую, а прошу вас, в. пр — во.
— А я тебе не даю, и не только не даю, но не дам и того, что сперва назначил; оставайся на прежних трех рублях!
Я, не глядя в зеркало, чувствовал, что начинал бледнеть… Прошла минута тяжелого молчания.
— Чем же я заслужил, на 19-м году усердной службы, такую немилость? — спросил я его, наконец.
— А вот тем, что ты недоволен.
— Если это вас так раздражает, то я отступаюсь от моей просьбы и безропотно приму то, что вы уже мне назначили.
— А я тебе говорю, что не дам; оставайся на прежнем положении, а если ты недоволен, то можешь подать в отставку!
— В. пр–во, в будущем году я получу царскую пенсию за двадцатилетнюю мою службу; я семьянин, у меня четверо детей, так если бы вы и вовсе отняли у меня поспектакльную плату, я и тогда бы не подал в отставку.
— Ну, это твое дело; как знаешь, а я все-таки не дам тебе пяти рублей… Прощай.
Когда я рассказал Семенову о решении директора, он очень удивился и старался успокоить меня тем, что эта превосходительная вспышка зачастую не имеет никаких дурных последствий и что дело, конечно, уладится в мою пользу. Но тут дело не в трех или пяти рублях, а в незаслуженной обиде! Товарищи мои, которые узнали обо всем этом, также говорили мне, чтобы я не огорчался; что и с ними, при заключении новых контрактов, бывали такие истории; что, с первого раза, этот своенравный барин раскричится и откажет, а потом смилуется и даст то, что у него спросят; что не может быть, чтобы он решился отнять у меня прибавку, уже однажды им назначенную; другие советовали мне сходить к нему вторично и снова попросить его… Но я был слишком горд для того, чтобы выканючивать себе вполне мною заслуженное. Через неделю после этого происшествия, потребовали меня в контору для подписания контракта. Я пришел туда, читаю контракт и вижу, что его превосходительство действительно взмиловался — контракт заключен был на 3 года: в 1-й год я оставлен на прежних 3 р., на 2-й прибавлен один рубль, на 3-й — еще один. Я подписал контракт. Но его превосходительство не ограничился одною этою милостью: до этого времени, три года кряду, мне назначался бенефис в начале апреля, первый по открытии спектаклей после Пасхи, в пору довольно выгодную; но на этот раз мне был назначен бенефис 19-го мая, когда половина петербургских жителей перебирается на дачи; вследствие этого, в день моего бенефиса театр был пуст наполовину и на мою долю пришлось едва 600 р. И так, в эти два года, по милости его превосходительства, я не досчитался в моем домашнем бюджете, по меньшей мере, тысяч около двух, но зато его превосходительство своим поступком со мною доказал, что он тверд в своем слове и может когда, как говорится, выдержать характер…
Глава XIV