Репетиции приближались к прогонам. Мы с Кутиковым заканчивали ставить свет спектакля. Актёры репетировали в полной декорации и сценических костюмах. По бэдэтэшным законам к поактовым прогонам они обязаны были выучить полностью свой текст наизусть. Все уже его знали, только единственный Владислав Игнатьевич текстом не владел. Два дня подряд ты из — за этого останавливал репетиции, делая ему замечания. Он эмоционально возражал, говоря, что не понимает, про что должен играть в этой сцене, оттого и текст у него не идёт. Вездесущий Валериан Иванович после репетиции рассказал тебе о денно — нощных съёмках Стрижа в каком — то знатном фильме, а посему текст «Дачников» учить ему некогда.
Следующим днём ты пришёл на репетицию заранее и договорился с Евсеем Кутиковым о помощи в борьбе со Стрижом. Если Владислав Игнатьевич не выучит текст и опять впадёт в истерику, то Евсей должен незаметно
Г. А. Товстоногов и Н. Н. Трофимов на репетиции спектакля «На всякого мудреца довольно простоты». 1985. Фотография Б. Н. Стукалова.
довести весь выносной свет до 100 %, чтобы актёры на сцене не видели, что происходит в зале. А после твоего ухода из зала через минуту постепенно гасить его, начиная с внутрисценических аппаратов, заканчивая выносными. Пускай спорит со мной без меня, а когда обнаружит, что в зале никого нет и спросит, куда я делся — скажи: давно ушёл. Своего секретаря Елену Даниловну ты тоже предупредил, что уехал домой.
Всё произошло, как и предполагалось. Стржельчик завёлся в очередной раз на твоё замечание о невыученном тексте. Кутиков довёл выносной до 100 %, и ты ушёл из зала незамеченным. Через минуту — две, как только за тобой закрылась дверь, Евсей проделал всё по договорённости. Под оставшимися дежурками Владислав Игнатьевич замолчал и, никого не обнаружив в зале, кроме нас, удивлённый, спросил Кутикова:
— Маркович, а где шеф?
— Он давно ушёл.
— Как это ушёл?
— А так, встал да ушёл.
Стриж бросился в твой кабинет, а там тебя и след простыл. Елена Даниловна предложила прийти к тебе завтра до репетиции.
Назавтра за десять минут до репетиции Стржельчик решительно вошёл в «предбанник» к секретарю и увидел закрытую дверь в кабинет. Обычно дверь к тебе никогда не закрывалась.
— В чём дело, у него в кабинете есть кто?
Елена Даниловна ответила, что не знает, так как выходила в туалет. Впервые в жизни Владислав Игнатьевич постучался в твою дверь и, как говорят в нехорошем народе, вошёл к тебе «на цырлах». В следущие репетиции проблем с текстом у него уже не было.
Я знаю, что ты любил Владислава Игнатьевича, да и невозможно его было не любить. Поднявшись на олимп славы, он оставался добрейшим, порядочным человеком, безотказно помогавшим нуждающимся людишам без какого — либо афиширования своих деяний. Я стал свидетелем неожиданной сцены, разыгравшейся на моих глазах в макетной БДТ.
Владислав Игнатьевич спустился после репетиции ко мне в мастерскую, чтобы оговорить свой сценический костюм для спектакля «Дачники». Через пару минут дверь в макетную отворилась, и в ней возникла уборщица нашего третьего этажа — маленькая тихая старушка, и с протянутыми руками двинулась прямиком на Стржельчика. Подле него неожиданно пала на пол и по — деревенски, с колен, стала биться головою, причитая благодарности «пану — барину» за добро, сделанное им для неё и сына — обрубка войны, инвалида — колясочника, — двухкомнатную квартиру. Картина прямо из нашей глубокой древности. Он поднял старушонку с пола, поцеловал её, сказав, что смог помочь им благодаря своему депутатству. Он в ту пору был депутатом Верховного совета СССР или РСФСР. Такого благодарения я не видел никогда и нигде за всю свою жизнь, а повидал я многое. Оно вышибло у меня слезу.
Всего не переговоришь, Гога, пожалуй, достаточно на сегодняшний день. До следующей повиданки, привет…
ПЯТАЯ ПОВИДАНКА
Свечку принёс тебе прямо из костёла. К ногам твоим на бухаевский[7] камень поставлю. Ветра нет, гореть она будет долго. Рождество сегодня, правда, моё, католическое. Да едино всё это, верно, Гога? Пускай горит. При ней былое вспоминать начнём, да и о теперешнем побалакаем.
Пришёл я в твой театр при директоре Леониде Николаевиче Нарицыне, его вскоре забрали в начальники культурной управы города. Нарицын — замечательный тип, член Союза художников, фронтовик, превращённый партией в чиновника, но сохранивший человеческий облик.