Основная ошибка учёных и философов всех времён заключается в том, что они пытаются выявить причины этой диспропорции состояний путём глубоких исторических исследований. Между тем, физические интерпретации картины мира, то есть самые достоверные и работающие интерпретации, отличаются принципиальным отсутствием в них историзма как детерминистической парадигмы. Иными словами, дальнейшее вероятное изменение системы зависит только и исключительно от её настоящих свойств, и совершенно не зависит от того, какими путями система пришла к своему настоящему состоянию и настоящим свойствам. В теории компиляции та же самая хуйня называется контекстной независимостью. В основе всех без исключения свойств, в которых проявляет себя система в любом из своих состояний, физики усматривают универсальные, фундаментальные законы, которые никогда не меняются. Один из этих незыблемых законов гласит, что если в некой замкнутой системе кому-то очень хорошо, то это только потому, что кому-то другому в той же самой системе, в то же самое время, очень хуёво.
Изменить этот закон — выше человеческих сил. Поэтому исторические кропания Плутарха, Геродота, Карамзина, Ключевского, Соловьёва, Тарле, а теперь вот еще и озлобленного гада Солженицына, могут быть чрезвычайно занимательны, но с точки зрения объяснения причин наших бедствий, они совершенно бесполезны. Объединять историю и политологию — это всё равно что смешивать воду и бензин. И та и другая гадость растворяет спирт, но при этом каждая из них — совершенно по-разному. Точно так же, история и политология изучают один и тот же предмет — социальные отношения, но этой общностью материального предмета исследований полностью исчерпывается общность двух упомянутых наук. История — наука феноменологическая, а политология — прогностическая. Ничего общего кроме исходного материала.
Были в своё время революционеры, которые хотели сделать так, чтобы всем навеки стало хорошо. Они полагали, что для этого достаточно покропить человека водичкой или окунуть в неё целиком. Были и другие революционеры, которые кропили народ его собственной кровцой, потом начали топить народ в крови, и вроде бы сделали всё возможное для того, чтобы всем обитателям системы пришёл настоящий, полнометражный пиздец. Но в итоге, ни у тех, ни у других ни хуя не получилось. Базовая закономерность человеческой термодинамики осталась неизменной. Процветания пока не видно, и даже благодетельный пиздец приходит к каждому по одиночке, но никак не всем вместе, и потому не приносит никакого удовлетворения. Обидно, блять!
Обидно, но с другой стороны, из этого следует также и иной, крайне оптимистический вывод. А именно, раскладов, при которых проигрывают все, тоже не бывает в природе! И если нам кажется, что в данный момент проиграли все, то это значит, что выигравшая сторона просто ускользнула от нашего внимания. Вероятнее всего, она сделала это намеренно, чтобы её не поймали и не отпиздили проигравшие. В политической борьбе чаще всего побеждает тот, кто успешнее всех маскирует своё состояние, свои действия и свои намерения. Именно поэтому нам всегда доподлинно известно всё о жизни тех, кому в системе хуёво, но почти ничего не известно о жизни и намерениях тех, кому хорошо, а если что-то и известно, то наверняка это всё ложь, пиздёж и провокация.
В основе человеческой термодинамики лежит информационная динамика. Информация — это не материя и не энергия, но именно информация детерминирует распределение и того, и другого. Тепло и хорошо тому, кто выиграл информационную войну. Защищён лучше всех тот, кто является хозяином всей информации в системе. Хуёво тому, кто беден, гол и открыт, кто безоружен, кто не защищён мощной бронёй, маскхалатом и тёплым одеялом. Хуёво ему, бедному. Холодно ему или невыносимо жарко. Плющит от жары или трясёт от озноба его беззащитное тело, и виден он насквозь, как под рентгеном. Что же тебе делать, бедненький? Присосись к сильному, как прилипала к акуле. Соси изо всех сил, чтобы не пропасть. Пока ты слаб и беззащитен — тебе остаётся только сосать у сильного. Окрепнешь, станешь сильным сам — начнут сосать и у тебя.
Вот какого рода мысли мне чаще всего приходят в голову в субботу утром, когда я собираюсь погрузить свои кости в Шевроле Тахо и отправиться в Сидорки прочищать голову от недельной информационной грязи.
Бедная моя голова! Я продал её американскому работодателю, чтобы жить более или менее достойной жизнью и уважать себя. Ведь только в этом случае я могу быть писателем, философом и мыслителем. Увы! Вышло не совсем так как я расчитывал. Конечно, я стал вполне самостоятелен в жизни. Я не живу у тёщи, не приживаюсь к порядкам в чужом доме, не выслушиваю нотаций. Я сам решаю, куда мне положить консервную открывашку, куда положить ковровую дорожку и иметь ли её вообще. Я сам решаю, что мне есть на завтрак, потому что я сам его себе готовлю на своей кухне. Мне не надо давиться ежедневными утренними сардельками, сокращающими женский труд по мому прокорму. Сам я приготовить себе в тещиной квартире ничего не мог. Кухня ревностно охранялась от моего вторжения. Преданная, педантичная тёща считала крайне неприличным, чтобы мужчина возился с горшками при наличии в доме женщин, и всё делала сама. Наташа к кухне была крайне равнодушна. Но силёнок у пожилой женщины, руки которой были скованы ревматоидным полиартритом, не хватало, и поэтому мне казалось невозможным «выкомаривать» и требовать ту еду, которую хочется мне, а не которую она в силах приготовить. Такая вот трагедь.
В Америке я наладил себе прекрасную диету, при этом требующую минимум кулинарных усилий. Я очистил правильной диетой свою кожу, суставы и позвоночник, стал выглядеть моложе и стройнее. И запачкал голову. Что ж, всё вполне закономерно. Ведь раскладов, при которых выигрывают все части тела, просто не бывает в природе.
Каким образом я испачкал голову? Сейчас объясню.
Дело в том, что работа на моей бывшей родине и работа в США отличаются друг от друга как лёд и пламень. Так же как уровень жизни и темп жизни в этих странах. В США интенсивность труда программиста (и не только его) на порядок больше, чем в союзе прошлых времён и в теперешней России. Все решения здесь принимаются быстро, документации ведётся минимум, поэтому очень многое необходимо либо самому записывать по ходу, либо хранить в памяти. Сроки на выполнение заданий даются крайне ограниченные. Взамодействие с коллегами постоянное и очень интенсивное. Вся работа выполняется командным методом, поэтому постоянно приходиться работать с коллегами — объяснять, показывать, исправлять. Самому слушать объяснения, обучаться по чужим примерам, благодарить за исправления допущенных тобой неточностей. Всё это происходит не в живую, а по большей части по корпоративной электронной почте, а также по телефону. Темп речи американцев вдвое превосходит русскую речь. Надо уметь встроиться в этот бешеный темп, в этот поток, водоворот разнородной информации, вовремя и правильно отвечать на звонки, емэйлы, ходить на разнообразые «митинги» (так здесь называют рабочие совещания). Необходимо уметь работать с огромным количеством программных инструментов, составляющих рабочую среду, и в которых собственно средства разработки исходного кода продукта занимают очень скромное место. Само умение программировать у разработчика программного продукта в софтверной корпорации составляет не более десяти процентов от совокупных знаний. Необходимо также помнить и правильно применять огромное количество корпоративных стандартов кодирования, а не писать код как тебе нравится. При нарушении любого из стандартов написанный тобой код будет немедленно отбракован лидером группы и возвращён на исправление. Исправление может быть самое пустячное: неправильная индентация, то есть отступ от края. Вставлена лишняя пустая строка. Пропущен или неправильно оформлен комментарий. На правильность работы кода это никак не влияет. Зато сильно влияет на отношение к тебе начальства и на то, прибавит ли тебе компания жалования через год или наоборот — предложит тебе поискать другую работу.