Через два месяца, возвратившись на родину, он заметил на теле розовые папулы. С ужасом подумал о сифилисе, но тут же отверг эту мысль. И только спустя месяц пошел по чьему-то совету к знахарю — так называемому «тибетскому» врачу, который лечил травами от всех болезней. Тот констатировал сифилис, но успокоил больного и дал настой из трав. Травы как будто помогли. Скоро все исчезло, архитектор успокоился.
Видя, что признаки болезни больше не появляются, архитектор стал сомневаться в диагнозе. Затем постепенно уверил себя, что это была ошибка врача, и перестал думать о неприятном случае.
Все последующие годы много работал, по его проектам было выстроено несколько хороших зданий.
Архитектору было сорок семь лет, когда сослуживцы стали замечать какие-то странные изменения в его характере и поведении. Прежде подтянутый, хорошо одетый, тактичный, вежливый в обращении с людьми, он стал неряшливым и часто необъяснимо грубым. Как-то около кассы театра в присутствии знакомых дам рассказал неприличный анекдот.
Стал плохо спать, чувствовал некоторый упадок энергии, какую-то расслабленность, неспособность заниматься умственной работой, но был, как всегда, весел и шутлив. Незначительные промахи в работе не беспокоили его и вызывали только беспечную усмешку.
Обратиться к врачу заставили родственники. Считая свое состояние результатом переутомления, архитектор убедил в этом и врачей курортной комиссии.
Осмотрев больного, врачи обнаружили симптомы нервного переутомления, которые, как правило, сходны между собой при самых различных нервных болезнях. Архитектор на первый взгляд больше всего нуждался в курортном лечении. И, действительно, по возвращении с курорта он выглядел физически поздоровевшим.
Но вот однажды в беседе с товарищами он заявил, что собирается строить виллу из розового мрамора недалеко от греческого Акрополя.
Вечером, придя домой, он сделал бутерброд из хлеба с жидким мылом и стал его есть, уверяя жену, что от этого улучшается работа кишечника. Архитектора поместили в больницу.
В результате исследований выяснилось наличие у больного прогрессивного паралича — следствия давно перенесенного сифилиса. Какая страшная повесть! Как внимателен должен быть врач к больному.
«Внимание к больному будет моим главным правилом!» — обещала я себе.
Прежде, когда я слышала о прогрессивном параличе, мне представлялось, что это буквально паралич. Теперь я поняла, что в основе прогрессивного паралича лежит прогрессирующий процесс в мозгу, ведущий к слабоумию, что является результатом поражения коры головного мозга — органа условнорефлекторной высшей нервной деятельности, наиболее тонко уравновешивающей организм с окружающей средой.
Мне стала понятной сущность прогрессивного паралича. Постепенно разрушаются нервные клетки и кора головного мозга. У человека утрачиваются прежде всего самые тонкие высшие этические и моральные навыки личности, чуткость по отношению к окружающим, стыдливость, критика своих действий.
— Что же, архитектор таким и останется? — с трепетом спросила я Анну Ивановну Миронову.
— Нет, мы его начали лечить.
— А как?
Анна Ивановна улыбнулась моему нетерпению и ответила:
— Их лечат гипертермическим методом — высокой температурой. Мы прививаем им трехдневную малярию. Берем несколько кубиков крови у больного малярией и впрыскиваем под кожу такому больному. После десяти-двенадцати приступов с высокой температурой малярию излечивают приемами хинина, а затем проводят специальное лечение, например, биохинолом. Высокая температура ослабляет возбудителей болезни, и дальнейшее специальное лечение уже дает успех.
— И архитектор будет совсем здоров?
— Не берусь утверждать. К сожалению, болезнь запущена. Но пока что работу меньшего масштаба он выполнять безусловно сможет. Работу мы ему найдем.
— Но разве подыскивать работу больному это дело врача?
— Нет, но больного надо вернуть обществу не ущемленным, а бодрым.
Усталая, взволнованная пережитым, я вышла на улицу. В кармане нащупала письмо, переданное мне физиком-изобретателем. «Надо отправить» — подумала я и уже хотела опустить письмо в ящик, как вдруг обратила внимание, что оно адресовано на имя известного академика. Это меня смутило. К тому же было любопытно узнать, что пишет человек, которого я твердо считала здоровым. Пришлось вернуться в больницу и посоветоваться с Анной Ивановной. Она распечатала письмо и, улыбнувшись, прочитала: