«Глубокоуважаемый Ипполит Сергеевич!
Уведомляю Вас, что личные враги засадили меня в сумасшедший дом. Они думают воспользоваться моими изобретениями. Как Вам известно, я открыл способ передачи мысли на расстоянии и для этого изобрел сплав для граммофонных пластинок, благодаря которому голос с пластинки будет слышен сразу в нескольких городах. Здесь, в сумасшедшем доме, мне строят всякие козни. Сегодня ночью враги направили из отдушины инфракрасные лучи на мой мозжечок. Исчадия ада полагали расплавить его и выведать секреты. Это им не удалось, я во-время закрылся одеялом.
Прошу, Ипполит Сергеевич, высвободить меня из этого бедлама.
Премного обязанный Вам физик-изобретатель Цирцеев».
Значит, он действительно психически больной! Мне представлялись ясные, как у ребенка, глаза, разумная речь. Выйдя от врача, я заплакала.
Домой вернулась в полной растерянности и, кажется, в первый раз в жизни чувствовала себя несчастной.
…Когда я однажды потеряла деньги и горько плакала, моя старая бабушка сказала мне: «Деньги потерял — ничего не потерял, здоровье потерял — половину потерял, ум потерял — все потерял». Не сразу я поняла горькую мудрость этой пословицы. Поняла и другое: потерянный ум можно найти…
К моменту выбора профессии мне было ясно, что я не в состоянии отказаться от трудной и увлекательной задачи — изучать психическую деятельность человека и возвращать его к трудовой жизни.
Так время, проведенное в психиатрической больнице, определило мое будущее.
Я стала с особым чувством приглядываться к окружающим меня людям, вслушиваться в их речь. Резкие реплики, споры, недисциплинированность — все казалось мне проявлением ненормальности. Самые умные и нормальные на мой взгляд люди в разных ситуациях жизни зачастую совершали неумные, необдуманные, а иногда и ненормальные поступки. По учебнику психиатрии все укладывалось в строгие четкие рамки классификации. Живой больной с его страданием оказался куда сложнее. Вот здесь и трудно выпутаться из противоречий, которые возникают на каждом шагу. На помощь приходили книги, беседы со старшими товарищами. Это давало много, но меньше, чем опыт общения с больным. Лекции профессоров и врачей клиники также много прояснили. Но все-таки окончательно разобраться в трудных вопросах помогла мне сама жизнь, практика.
Спустя два месяца после знакомства с «сумасшедшим» Цирцеевым я встретила его на улице. Он шел с видом занятого человека с портфелем в руке.
«Интересно, сумасшедший разгуливает по улицам?» — удивилась я и решила пройти мимо.
Цирцеев меня узнал, подошел и «нормально» заговорил.
«Знаю, что у тебя бред и теперь меня обмануть трудно!» — подумала я. В зачетной книжке у меня по психиатрии стояло: «отлично».
— Что вы сейчас делаете? — спросила я заинтересовавшись.
— Работаю физиком в научно-исследовательской лаборатории.
— Работаете? — вырвалось у меня.
— Конечно… Вот оттиск моей последней научной работы.
Цирцеев неспеша открыл портфель и показал мне печатный оттиск монографии.
— Когда же вы успели написать?
— Работу я закончил до болезни, а сейчас пришлось только немного выправить…
— А как те… которые направляли на ваш мозжечок инфракрасные лучи? Помните, вы даже передали мне письмо?
На его лице появилось разумнейшее выражение снисхождения к моей глупой бестактности.
— Надеюсь, вы тогда передали письмо врачу?
— Да…
— Очень признателен… Вам теперь должно быть понятно, что я был тяжело болен…
— И… Сейчас вас уже ничто не беспокоит?
— Как видите… Абсолютно здоров.
Очевидно, беседа со мной не доставила Цирцееву удовольствия. Он вежливо приподнял шляпу и твердыми шагами пошел вперед.
Я медленно побрела в обратную сторону, но шаги, помимо моей воли, делались все быстрее. Мысли кружились беспорядочным, но веселым вихрем: «И зачем профессор поставил мне в зачетной книжке „отлично“? Разве я „отлично“ знаю психиатрию? Конечно, нет! Но знать ее я непременно буду! Безнадежных нет! Есть из-за чего жить и работать!».
Свернув вправо, я оказалась перед массивной дверью психиатрической клиники. Возникла мысль поделиться впечатлением с Анной Ивановной. Мне пришлось ее подождать. Пыл немного остыл.