Все было тихо. Но тишина могла насторожить противника, и я дал еще одну короткую очередь. Где-то справа мне ответил треск автоматов, а потом и ручных пулеметов. Может быть, проверяющий поставил в пример своим солдатам мою «бдительность».
Прошло пять, семь минут относительной тишины на передовой. «Немцы угомонились», – подумал я и, сняв затвор с пулемета, пополз, а потом, согнувшись, побежал догонять разведчиков. Очень не терпелось соединиться со своими.
И тут надо мной, словно на парашюте, повисла одна, вторая, а потом и третья ракета. Стало светло, как днем, и до чертиков страшно. Я упал на землю.
Напрягая глаза, разыскиваю своих. Впереди замечаю воронку. Рывок – и там! Но тут же, освещенный молочно-белыми ракетами, я, вероятно, был замечен противником. Над головой пронеслась первая очередь, потом вторая. Только и слышу свист пуль. Изо всех сил прижимаюсь к земле и начинаю гадать – заметили нас или не заметили? И если заметили, то кто в этом виноват? Может быть, я? Может быть, не следовало бежать? Хоть и согнувшись, но ведь я все-таки бежал. Может быть, лучше было бы ползти?
Впереди меня мелькнула темная фигура, скрылась. «Федотов!» – догадался я. Метрах в десяти от меня он свалил с плеч немца и своим телом прикрыл его, и я сразу понял Федотова – сейчас «язык» дороже всего на свете. Разведчик готов отдать за него свою жизнь. В нем сейчас весь смысл нелегкой нашей работы.
Но тут в воздухе расцвела красная ракета. Это сигнал пулеметчикам, артиллеристам, пехоте, минометчикам прикрыть наш отход. Сразу же впереди застрочили автоматы, залпом ударила батарея. Воздух над головой стал плотным и звенящим.
Мы, использовав мгновенную заминку немцев, стремительным броском преодолели уже расширенную брешь в проволочном заграждении и ввалились в свои траншеи.
Пока сержант докладывал начальнику разведки о выполнении задания, солдаты рассматривали немца. Худощавый, высокий, он стоял неподвижно и безмолвно, потом хрипло, по-русски, произнес:
– Гитлер не карош. Гитлер капут.
– Все вы теперь поете одну песенку, – буркнул Федотов, развязал пленному руки и принялся обыскивать. Немец был покорный и жалкий.
– Э-э! – заинтересованно протянул разведчик, рассматривая документы. – Птичка попалась приличная. Что надо! – И обратился к немцу: – Значит, обер-лейтенант?
– Я, – кивнул тот.
Переступая через ящики из-под патронов, в траншее показались начальник разведки Боровиков и Юсупов. Федотов повернулся и быстро пошел им навстречу.
– Товарищ майор, вот его документы. – Разведчик протянул бумажник и радостно выпалил:
– Обер-лейтенант!
Майор долго и придирчиво, как будто Федотов пытался сбыть ему залежалый товар, рассматривал документы и фотографии, потом тоже радостно улыбнулся и почти крикнул:
– Молодцы!
Но тут же опять обрел свою собранность и сказал:
Разведчики почувствовали прилив новой, веселой энергии. Словно рукой сняло усталость. Возбужденные успехом поиска, мы привычной цепочкой двинулись к своей видавшей виды полуторке.
Рассветало. В расстилающейся синеватой дымке чадила «нейтралка». Откуда-то издалека донеслась глухая пулеметная дробь, прерываемая уханьем мин.
РАЗВЕДЧИКУ НАДО УЧИТЬСЯ
Саманная, крытая соломой, с четырьмя маленькими окошками хата, к которой подкатила наша полуторка, стояла на окраине села. Здесь, поближе к передовой, предстояло жить разведроте: ведь она всегда должна быть под рукой у командования.
Едва ребята нашего взвода спрыгнули с машины, нас окружили разведчики:
– Молодцы, хлопцы!
– Вам повезло.
– Даете фрицам прикурить!
Все мы радовались такой теплой встрече, радовалась и вся наша рота: ведь наша удача-общая удача. Героем дня был Владимир Юсупов, и разведчики невольно вспоминали, что они знали о Юсупове.
… У дверей Артемовского военкомата толпились шахтеры – шла запись добровольцев в армию. К столу подошел шофер шахты Савелий Юсупов, а вслед за ним-его сын Владимир. Когда юноша увидел, что на отца заполнена последняя графа в списках, он произнес нарочитым басом:
– Пишите меня.
Старший лейтенант вюднял голову, внимательно посмотрел усталыми глазами па подростка и спросил:
– Сколько тебе лет? – Шестнадцать, – вместо сына ответил Савелий.
– Иди, малыш, домой. Тут пока и без тебя обойдется. Надо будет – сами позовем.
– Какой я вам малыш? – вспылил Владимир. – Не запишете – не надо. Все равно убегу на фронт. Честное слово, убегу.
На четвертый день Юсупов добился своего и уехал на фронт. Его зачислили в одну из частей Краснознаменного Балтийского флота – учеником механика-торпедиста подводной лодки. Три месяца учил его старшина первой статьи Пушкаренко. Отлично учил.
В середине сентября по рации передали, что в пятнадцати километрах от Кронштадта курсируют четыре вражеских катера. Перед экипажем лодки поставлена задача – принять бой с немцами.
Недолго разгуливали катера по морю. Три из них были потоплены торпедами, четвертый – поврежден. Во время этого боя Владимир работал помощником у Пушкаренко. Вел он себя в бою спокойно, все его движения были расчетливы, умелы. Старшина похвалил молодого моряка за усердие и отвагу.