В день Новогодия большого выхода не было, и только приближенные собрались к обедне в малую церковь. После Божественной службы государь, по обыкновению, обходил высших сановников и, увидев меня, пожал мне руку и спросил шутя:
— Ну что, много ли у тебя прибывает книг?
Потом, пройдя несколько шагов далее, он вдруг воротился опять назад и со словами: «Кстати, мне надо тебе кое-что сказать», — взял меня под руку и увел в столовую, возле ротонды.
— Жених Екатерины Михайловны[244], — сказал он, когда за нами затворились двери, — как я по всему вижу, прекрасный и образованный молодой человек, желающий и обещающий быть полезным новому своему отечеству. Для этого ему недостает, однако же, двух существенных вещей: знания нашего языка и знания России. Первое будет делом времени и уроков, которые он намерен брать; в последнем я полагаю надежду на тебя. Чтобы ознакомиться с Россиею, ему необходимо начать прежде всего с государственного ее быта и устройства. Я говорил об этом с графом Дмитрием Николаевичем (Блудовым); но сомневаюсь, чтобы он мог мне указать способного человека: тут нужен не один просто ученый, тем менее педант, который набьет с первого раза оскомину, а больше всего государственный человек, который обнимает вещи свыше и знает не только прошедшее, но и намерения правительства. Могу ли надеяться, что ты окажешь мне эту дружбу? Прошу тебя о том в одолжение себе и Елене Павловне и в память покойного брата, который так тебя любил… Пожалуйста же, устрой это дело.
Я отвечал, что почту за счастье, сколько умею и проч., но что тут есть одно затруднение, именно необходимость объясняться с герцогом не на родном языке.
— Помилуй, — возразил государь, — да ты говоришь по-французски и по-немецки так же свободно, как и по-русски!
— Так, ваше величество, но об этих высших государственных предметах и вопросах мы привыкли думать, а следственно, и говорить, преимущественно на своем языке.
— Не принимаю этой отговорки, да не хочу и видеть в твоих словах непривычной от тебя отговорки. Кто-то там из ваших поэтов сказал: Ce que l'on concoit bien s'enonce clairement[245] (Ясная мысль всегда найдет ясное выражение). А ты мне никогда ни в чем не отказывал, и память брата, верно, вдохновит тебя. Повторяю, ты это сделаешь и для меня и для него.
Мне оставалось только припасть к его руке.
Никто не обладал более императора Николая обаятельным искусством просить, тогда как всякое его слово уже и без того — и по долгу, и по чувству — принималось нами за священное приказание.
Дальнейший ход этого дела относился уже только лично до меня — почему ему и не место в настоящих листах.
В 1851 году государю удалось наконец исполнить давнишнее свое желание: именно совершить в праздник Богоявления тот парадный выход на Иордан, которого Петербург, за постоянно препятствовавшею ему погодою или другими обстоятельствами, не видал с 1819 года. В этот раз, при двух всего градусах холода и довольно тихой погоде, дело сошло прекрасно. Первоначальная мысль была разместить все войска на самой реке; но оказалось, что пехотный полк весит до 13 000, а кавалерийский до 45 000 пудов и, при тогдашней теплой зиме, не решились доверить тонкому льду такую ношу.
Вследствие того войска были расставлены густыми колоннами вокруг дворца, по набережной и площадям, а процессия двинулась через весь большой дворцовый двор к главным воротам и оттуда, обогнув дворец направо, по дорожке, усыпанной сверх снега песком, к Иордану, устроенному на всегдашнем его месте.
За многочисленным духовенством шли рука об руку цесаревна и великая княгиня Мария Николаевна, а вслед за ними, попарно, придворные дамы и фрейлины, всего, однако, не более восьми пар, потому что прочие, побоявшись простуды, или остались в залах, или совсем не приехали во дворец.
Государь, цесаревич и проч. ехали возле процессии верхом и во всю церемонию водоосвящения оставались на лошадях. Устраивая перед тем войска, они вообще в этот день совсем не входили в церковь, где за литургиею присутствовали только обе великие княгини, участвовавшие потом в крестном ходе, и герцог Лейхтенбергский. При опущении креста в воду загремели пушки как с крепости, так и со стрелки у биржи, где стояла артиллерия. Все заключилось церемониальным маршем мимо государя, ставшего у наследничьего подъезда.
Князь Чернышев, при увеличивавшейся его болезненности, а от нее и дряхлости, не мог более переносить совокупно лежавшего на нем бремени должностей председателя Государственного Совета и Комитета министров и военного министра.
244
Герцог Мекленбург-Стрелицкий Георг, незадолго перед тем приехавший в Петербург и помолвленный с единственною из переживших дочерей покойного великого князя Михаила Павловича.