В то время, как мы делали сию пустую экспедицию, Суворов одним переходом соединился с принцем Кобургским и принудил его тотчас идти атаковать визиря с своим корпусом, сделав авангард. Корпус принца Кобургского был около 15 тыс., Суворова около 6 тыс., а неприятеля полагали в 80 тыс. Под Рымником союзники одержали совершенную победу; неприятель потерял много убитыми, а еще более утонувших в реке Рымник, также и пленными; взята вся артиллерия и лагерь. За сию славную победу Суворов был пожалован графом Рымникским.
В течение сей кампании взята крепость Аккерман на устье Днестра, а в исходе оной Бендеры сдались на капитуляцию.
Войска вступили в зимовые квартиры; главная квартира расположилась в Яссах, корпус графа A. B. Суворова-Рымникского в Фокшанах, корпус Михельсона в городе Фальче и окружности оного.
Главная квартира пышностию отличалась против бывшей под командою графа Петра Александровича. Множество приехало жен русских генералов и полковников. Из числа знатнейших были: П. А. Потемкина, которой его светлость великое оказывал внимание, гр. Самойлова, кн. Долгорукая, гр. Головина, кн. Гагарина; польского генерала [жена], славившаяся красотою, де-Витт, потом бывшая замужем за графом Потоцким. Беспрестанно были праздники, балы, театр, балеты. Хор музыки инструментальной, роговой и вокальной был до трехсот человек; известный сочинитель музыки г. Сарти всегда был при князе; положил на музыку победную песнь «Тебе Бога хвалим», и к оной музыке приложена была батарея из десяти пушек, которая по знакам стреляла в такт; когда же пели «свят! свят!», тогда производилась из оных орудий скорострельная пальба.
Его светлость одевался нередко в гетманское платье, которое сшито было щегольски и фасона его выдумки, быв пожалован оным званием [гетмана] Екатеринославских и Черноморских казаков. В самое то время, когда он так щегольски одевался и так нарядом своим занимался, приказал сделать себе и мундир из солдатского сукна, дабы своим примером подать недостаточным офицерам средства не издерживать из малого своего жалованья на покупку тонкого сукна, которое, за отдалением торгующих купцов оным товаром, было дорого. Почему, в угождение его, все генералы сделали таковые мундиры, и так, хотя приказа и не было, но почти все штаб- и обер-офицеры с удовольствием во всю войну одевались в куртки толстого сукна, как солдаты; но, однако ж, не запрещалось, по желанию, носить мундиры из тонкого сукна.
По прибытии светлейшего князя в Яссы, один раз он только был у фельдмаршала графа Румянцева в Жиже и изредка посылал дежурного генерала, племянника своего В. В. Энгельгардта с приветствием. Остальные генералы из подлости и раболепства редко посещали графа, да и то самое малое число. Один только граф Алекс<андр> Вас<ильевич> Суворов оказывал ему уважение; после всякого своего дела и движения, посылая курьера с донесением главнокомандующему, особенного курьера посылал с донесением и к престарелому фельдмаршалу, так, как бы он еще командовал армией[121].
В течение зимы Бендерская крепость взорвана.
[1790]. В 1790 году император Иосиф II умер; император Леопольд, вступая на престол, заключил мир, для Австрии вовсе невыгодный. Французская революция тогда была в самой ужасной анархии.
Шведский флот, на котором был сам король и который состоящий [был] в 26 кораблях и фрегатах, атаковал ревельский наш флот, в котором не более было десяти кораблей, при самом ревельском рейде, под командою адмирала Чичагова; он не только был отражен, но потерял один фрегат. Оставя оный, король пошел против Кронштадтского [флота], под командою адмирала Крузе, имел большую поверхность, но когда оба наши флота соединились, то шведский флот, и с его гребною флотилиею, загнан был между островов и был в таком положении, что ожидали, или флот должен был сдаться, или быть сожжен. В таком положении он был более двух недель; наконец ветер сильный ему поблагоприятствовал; пустив перед собою брандер, он открыл себе выход, но хотя он и вышел, но собственный его брандер сжег у него два корабля, и от нашего флота повреждено еще два; множество из гребного его флота потеряно судов и людей.
Затем принц Нассау с нашею флотилиею одержал большую победу над флотилиею шведскою. Сухопутная наша армия действовала неудачно, почему от командования армиею в Финляндии генерал Пушкин отозван, а вместо него поручено главное начальство генералу барону Игельстрому.
Когда шведский флот был заперт, генерал Кречетников, управлявший тогда малороссийскими губерниями, услышал от какого-то проезжего из Петербурга, что будто шведский флот сдался. С сим приятным известием к светлейшему князю прислал курьера. Не только во всей армии стреляли викторию, но светлейший князь о сей мнимой победе отправил курьера к австрийскому императору. Чрез несколько дней Кречетников прислал извинение, что по слухам донес о том ложно. Курьер с сим известием прибыл во время обеда; князю чрезвычайно было прискорбно, что должен был послать курьера к императору о таковой скоропоспешной неосмотрительности. Князь стал бранить Кречетникова; князь В. В. Долгоруков, сидев подле самого князя, стал его защищать. Светлейший князь до того рассердился, что вышел из себя, схватил Д<олгорукова> за георгиевский крест, стал его дергать и сказал: «Как ты смеешь защищать подлеца, ты, которому я из милости дал сей орден, когда ты во время штурма очаковского струсил?» Вставши из-за стола, подошел [князь] к австрийским генералам, на тот раз тут бывшим, и сказал: «Pardon, messieurs, je nie suis oublie; je connois ma nation et je l'ai traite comme il merite»[122]. Сие случилось в Яссах, при самом отбытии в Бендеры.
121
«В последний раз видел я сего великого человека, когда полк, в котором я был, из зимовых квартир в Батушанах шел чрез Яссы к армии перед Мачинской баталией. Часов в 10-ти приехал я к улице, где пребывал граф, посетил сперва его генерал-адъютанта Бессина, спросил позволения видеть фельдмаршала и просил предуведомить его о моем прибытии, дабы после трех лет, может быть, меня и не узнает; «Подите смело к нему, ему очень будет приятно, и если бы не только через три года, но даже к нему явились но даже и через тридцать, то, верно бы, он вас узнал».
Нашел я его в небольшой комнате в [несколько слов нрзб.] и байковом [нрзб.], и как скоро меня увидел, воскликнул: «Ба, ба, господин майор Энгельгардт, — сказал он, — я очень рад вас видеть, я всегда вас уважал», много сделал мне вопросов, был ли я в деле и когда, и жив ли мой отец. Обедали с ним втроем, то есть он, Бессин и я, когда в 1-ой половине [нрзб.] откланивался, сказал: «Вы пойдете за Дунай, будете в сражении, и уверен, знавши вас, что вы хорошо исполните свой долг, и желаю вам от всего сердца успеха в вашей службе, в чем несумнительно надеюсь. Прощайте», и обнял меня» (Фрагмент, не включенный Л. Н. Энгельгардтом в окончательную редакцию «Записок»).
122
Т. е.: «Извините, господа, я забылся; я знаю наш народ и с ним обошелся так, как он заслуживает».