Смерть императрицы приключилась в 5-е число ноября; занимаясь делами в своем кабинете, пошла в потаенную комнату, и там роковой удар ее поразил; прибежавшие ее камер-фрау и камер-медхены нашли ее лежащею на полу без чувств; на другой день она скончалась[189].
С печальным сим известием отправлен граф Ник<олай> Алек<сандрович> Зубов к императору Павлу I, законному наследнику российского престола, находящемуся тогда в Гатчине. Государь надел на него Андреевский орден и поехал тот же час в Петербург, приказав за собою следовать гатчинским своим войскам. Весь двор, сенат и генералитет в Зимнем дворце его ожидали, где тотчас ему и присягнули.
Говорят, что императрица сделала духовную, чтобы наследник был отчужден от престола, а по ней бы принял скипетр внук ее, Александр, и что сие хранилось у графа Безбородки. По приезде государя в С.-Петербург, он отдал ему оную лично; правда ли то, неизвестно, но многие, бывшие тогда при дворе, меня в том уверяли.
Император приказал приготовить печальную церемонию; сам перенес прах родителя своего, императора Петра III, из Александро-Невско-го монастыря, [где], под предлогом, что он был не коронован, там был погребен. На одном катафалке поставил с покойною императрицей, и вместе погребены в соборной церкви Петра и Павла, где прах покоится всех императоров и императриц.
На другой же день указал, чтобы отдаваемые им при пароле приказы признаваемы были за именные повеления, и того же дня пожаловал в фельдмаршалы кн. Ник<олая> Вас<ильевича> Репнина, графом и фельдмаршалом Михаила Федотовича Каменского, графа Вал<ентина> Платон<овича> Мусина-Пушкина, графа Ивана Петровича Салтыкова[190].
Зять мой Сергей Кузьмич Вязмитинов пожалован военным губернатором в Каменец-Подольский. На другой день прибыл новый курьер, что вместо того он назначен в Чернигов, и куда он отправился в самой скорости; и только что там пробыл дня два, пожалован был комендантом в Петропавловскую крепость.
Гатчинские войска и всех их офицеров государь сравнял в чинах co старою гвардией, многим из них дал государственные места, как-то: Обольянинова пожаловал провиантмейстером, а потом генерал-прокурором; Аракчеева комендантом петербургским; по времени, Кутайсова, своего брадобрея из полоненных турок, — графом и обер-гофшталмейстером двора, то был его первый любимец, дав им великие имения. Дико было видеть гатчинских офицеров вместе со старыми гвардейскими: эти были из лучшего русского дворянства, более придворные, нежели фрунтовые офицеры; а те, кроме фрунта, ничего не знали, без малейшего воспитания, и были почти оборвыши из армии; ибо как они не могли быть употреблены в войне и, кроме переходов из Гатчины в Павловск и из Павловска в Гатчину, никуда не перемещались, а потому мало и было охотников служить в гатчинских войсках. Однако ж несколько было из них и благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение, а потом, приобыкши к важнейшим должностям, служили с пользою государству.
Все генералы, начиная от фельдмаршала, сделаны были шефами полков, а в недостающие полки генералов произведены полковники в генерал-майоры. Такое вдруг множество явилось генералов, и такое скорое производство потеряло уважение к оным, равно как и к орденам; ибо император не раздавал, а разметывал их.
Переменил мундиры, одел всю армию на манер прусский, прошлого века; тоже и самый прусский старый военный устав издал к исполнению, введя совсем новый род службы, так что старые генералы не более знали новую службу, как и вновь произведенные прапорщики; старым людям, сделавшим навык к прежнему обряду, трудно было не только исправлять ее, но даже и понять. За то ежедневно одни отставлялись, другие исключались, многие генералы с дарованиями принуждены были оставить службу; а зато производство шло с непостижимою скоростию, так что, едва получа один чин, уже и в другой производились. Служащим в отдаленных корпусах еще несколько было полегче, а тем, которые были ближе, несравненно было труднее. Сам гр<аф> Алек<сандр> Васил<ьевич> Суворов пострадал; сказывали, что он перед разводом показывал свою блажность, говоря: «Пукли не пушка, коса не тесак, а я не пруссак: я фельдмаршал в поле, а не при пароле». Удивительно, что сей тонкий человек говорил такие речи, которые не сходствовали с его умом. Государю о том донесли, и [он] послал за ним фельдъегеря, с которым он приехал и явился на другой день на вахтпарад.
189
Многие полагают, и, вероятно, по замечанию, что уже в здоровье императрицы сделалась чувствительная перемена по случаю неудачного ее предприятия. Ей хотелось внучку свою, великую княжну Александру Павловну, выдать замуж за шведского короля Густава Адольфа; почему поручила министру своему при стокгольмском дворе вступить по сему предмету в переговоры. Король и его двор, казалось, с восхищением к тому приступили; в июле король, в сопровождении дяди своего, принца Зюндерманландского, прибыл в Петербург. Великолепные праздники по сему происшествию следовали один за другим; король, сдавалось, был влюблен в прекрасную великую княжну, и он был красивый мужчина; с великим удовольствием смотрели на сию будущую чету. Наконец, переговоры доведены были до конца; во всем было соглашено. Назначен уже был день помолвки и при дворе бал; все знатные особы обоего пола были повещены; императрица со всем своим августейшим домом прибыла в залу, ожидали только жениха, чтобы объявить всенародно о радостной для обоих дворов сей помолвке. Проходило много времени, но король не ехал; между тем бал не открывался, послано было узнать о причине; посланный воротился и доложил государыне что-то тайно, которая послала по дипломатической части находившегося при ней в доверенности гр. Аркадия Ивановича Моркова. Наконец, по долгом ожидании, он возвратился с ответом, что король не может согласиться, чтобы королева, супруга его, осталась в православной греко-кафолической вере, на что уже было явлено его согласие. Императрица так была сим поражена, что приближенные ее заметили, едва ли не имела она легкого удара, и с тех пор стала в духе и телом ослабевать. С чрезвычайным усилием приняла на себя вид твердый. Объявлено было, что король занемог и для того на бале не будет. Можно судить, каково самолюбию ее было, когда все чужестранные министры под рукою были предварены, и вдруг король отказался от женитьбы. Бал был открыт на короткое время, и вскоре императрица отбыла во внутренние покои.
190
8 ноября 1796 г. в фельдмаршалы были произведены Н. И. Салтыков и Н. В. Репнин, 12 ноября И. Г. Чернышев наименован генерал-фельдмаршалом по флоту, 15 декабря в фельдмаршалы произведен И. П. Салтыков, 5 апреля 1797 г. (в день коронации Павла I) — И. К. Эльмт, В. П. Мусин-Пушкин и М. Ф. Каменский, восьмым генерал-фельдмаршалом павловского царствования стал 26 октября 1797 г. французский эмигрант, 79-летний герцог Брольо.