В Рождество 1992 года в нашу квартиру позвонили. Милая девушка, чем-то неуловимо похожая на мою младшую сестру, с порога протянула мне паспорт.
- Дмитрий Николаевич, я - Лена Каралис, из Москвы. Нашла вас по справочному. - И улыбается радостно.
Вот, думаю, какая закавыка. Прямо, как в кинофильмах с незаконнорожденными детьми. На вид ей лет двадцать пять... Мне сорок... Нет, дочкой быть не может.
Сын-пятикласник спал. Я провел ее в кабинет, где мы с женой доканчивали вторую, но не последнюю бутылку Гурджаани.
- Вот, - говорю жене, - Лена Каралис! Сейчас будем пить вино и толковать. - Я решил, что симпатичная девушка - шлейф московских похождений старших братьев. По типу моей тайной племянницы.
Жена принесла третий фужер и потеснилась на диване. Она знала, что родственников у меня хватает.
Лена купила в Москве мою книжку и через издательство вычислила мой адрес. Она работала фельдшером в амбулатории Института международных отношений. А по выходным и праздничным дням ездила руководителем туристических групп. Привезла в Петербург туристов, поселилась в гостинице Гавань - в двух шагах от моего дома. Решила навестить.
- Правильно, - говорю, - сделали. А сам жду продолжения: кого из братьев она упомянет?
-Дмитрий Николаевич, как звали вашего деда?
Я хмыкнул.
-Отца - Николаем Павловичем. Значит, Павлом!
-Нет, по отчеству?
Я позвонил старшей сестре.
-Павел Константинович, - был ответ.
-Все правильно! - хлопнула в ладоши симпатичная однофамилица. - Все сходится!
Что, думаю, елки зеленые, сходится?
-Что, - спрашиваю, - сходится-то?
-А то сходится, что мы нашли, куда делся Константин - третий сын Матиуса Каралиса. По некоторым данным он уехал в Петербург в девятнадцатом веке, и следы его затерялись. А теперь нашлись. Если вашего деда звали Павлом Константиновичем, значит он сын Константина Каралиса и внук Матиуса Каралиса. А вы его пра-правнук...
Такие вот следопыты заглянули к нам на Рождество. Жена хлопала глазами. Я предложил побыстрее выпить.
Выпили.
Лена открыла сумочку - из нее приятно пахнуло парфюмерией и жвачкой. Достала потертый лист бумаги. Развернула. И я увидел то, что называется генеалогическим древом. Точнее, его последние ветви. Лена сказала, что Матиус Каралис имел поместье в Литве, под Каунасом.
- Замок, что ли? - осторожно уточнил я.
-Может, и замок, - легко согласилась Лена. - У него было трое сыновей: Юзеф, Казимир и Константин. Юзеф остался в Литве, Казимир обосновался в Москве, а Константин исчез в Петербурге. Начальная часть дерева, кажется, с семнадцатого века, хранится у тети Регины в Каунасе, правда, на литовском языке. А копия с него - у дяди Гинтариса в Америке.
Вот, думаю, елки-моталки, не врал мой старикан про замок. Может, еще и фамильные драгоценности сыщутся.
Я спросил у Лены, что по-литовски означает фамилия Каралис. По-латышски это, например, король...
- И по-литовски Король, - сказала Лена. - Вы, как писатель, должны знать, что Лев Толстой гордился долей своей литовской крови...
Я сказал, что теперь тоже буду гордиться.
Лена просидела у нас до двенадцати. Она, как дотошливый кадровик, записала все, что я знал о своих ближайших предках, и дополнила карандашиком таблицу. Несколько раз я звонил старшей сестре и выведовал детали родственных отношений.
- Смотри, она может оказаться аферисткой, - волновалась сестра. Лишнего не болтай...
Я обещал.
Отец Лены приходился мне четвероюродным братом. Если верить той ветке дерева, которое я перерисовал. А почему бы и не поверить? Уж больно Лена походила на младшую из моих старших сестер. Условились, что вместе съездим к тете Регине в Каунас.
Я почувствовал себя членом большого семейного клана. Поместье-замок в Литве, дядя Гинтарис в Америке... Может, еще какие родственнички объявятся отвалят причитающуюся нашей ветви долю. Недаром я всегда проявлял некоторую независимость от толпы: все бегут - я иду неспеша. Все идут, как прогуливаются, - я бегу, как на пожар. Или все лезут в переполненный трамвай, а я на последние деньги останавливаю машину. Может, и впрямь во мне течет доля королевской крови?.. Или это просто дух противоречия, в котором меня обвинили на собрании октябрятской звездочки, когда я сказал, что не хочу быть космонавтом?
Я проводил Лену до гостиницы и сдал ее швейцару.
- Вот так, - говорю жене, - наш род имеет древо с семнадцатого века. Скорее всего, я какой-нибудь князь! Прошу называть меня ваше сиятельство.
Литовским князем я пробыл год. Точнее, с подозрением на диагноз литовский князь. Не то, чтобы я ходил и все время думал: вот, едрена, мать, я - литовский князь; но вспоминал иногда. Несколько раз я звонил в Москву и просил Лену прислать более древнюю часть фамильного древа, но ей было недосуг связаться с тетей Региной в Каунасе, - то они с мамой переезжали на новую квартиру, то она готовилась на конкурс красоты, то ее шестеро собак, которых она насобирала на улице, приносили щенков, и требовалось раздать разномастное потомство знакомым...
В мае 1993 я поехал в Стокгольм к своему знакомцу Улле Стейвингу директору книжного магазина Интербук. Уле обещал мне встречу с русской диаспорой и десятидневное проживание в гостинице за его счет.
Предполагалось, что подданные шведского короля, говорящие и читающие по-русски прибегут в книжный магазин на Санкт-Эриксгаттан и будут стоять в очередь, чтобы купить книгу с моим автографом. А потом я расскажу им о современной русской литературе и отвечу на животрепещущие вопросы: Правда ли, что роман Тихий Дон написал не Шолохов? и Сколько процентов от прибыли платят рекитерам?
В Стокгольме бушевал май. Улле поселил меня в многоэтажной гостинице при Хювюдста-центре, на десятом этаже, в номере 1022 - однокомнатная квартира со всеми удобствами.
Цвела сирень. В соседнем парке скакали по траве серые и черные крольчата. И шведы ездили на велосипедах, усадив в багажники своих шведят в пробковых шлемах и с сосками во рту. И жара стояла такая, что сиденье машины, обжигало ноги, когда я в шортах залезал в салон.
Май в Швеции - мертвый сезон. Сплошные праздники. Из десяти дней, отведенных на мое пребывание в Швеции, рабочими оказались только три. Один из них - укороченым. О чем думал Улле Стейвинг, приглашая меня в мае - не знаю.
На бланке его фирмы назидательно красовался девиз: Quality is never an accident. It is the result of intelligent effort - John Ruskin. Успех, дескать, никогда не случаен, он результат интеллектуальных усилий. Так сформулировал Джон Раскин, философ. У нас в партийные времена выражались проще: Как вопрос готовится, так он и решается. Результатом интеллектуальных усилий Стейвинга явилось мое безделье. И я, как мог, решал этот вопрос.
Уезжал к воде близких фиордов и сидел на берегу, скорее томясь вынужденным бездельем, нежели собираясь с мыслями или мечтая о чем-то. Такой я мечтатель. Сразу видно, что королевских кровей парень - помечтать любит. А работа ему по фигу.
В Стокгольме я был седьмой, что ли, раз, и шататься по центру или магазинам, которых панически боюсь, не хотелось. Я и в Париже не ахал от восторга.
Да и что Париж? Я же не из Жмеринки приехал. И не из Америки, как Хэмингуэй, чтобы любоваться тесными улочками, садиками и кафе. Сходил в Лувр, залез на Эйфелеву башню, окунулся в музей современного искусства Де Орсе, пошлялся по Латинскому бульвару и Мон-Мартру - тоска.