Мне было 23 года, я был выходцем из "социальной прослойки" и студентом выпускного курса института иностранных языков, когда вдруг ясно осознал, что непременно должен стать священнослужителем. Именно осознал, понял, а не принял решение, это произошло как иррациональное событие моей жизни. В те годы оно всем казалось нелепым и сумасбродным, не помню ни одного человека, кто поддержал бы меня. Когда удивленные и возмущенные родственники и знакомые пытались расспрашивать меня, я не мог связно ответить ни на один вопрос, никак не мог разумно объяснить, зачем это нужно мне и зачем я нужен Православной Церкви. По сей день не могу толково объяснить ни себе, ни другим, с чего все началось, почему вдруг года за полтора до того стал регулярно ходить в церковь, как случилось, что однажды, осмелев, подошел после службы к священнику и попросил окрестить меня. Родственники в один голос твердо решили: переутомился, чокнулся, лечить его надо. У меня были какие-то иные попытки объяснения. Может, привели меня в Церковь молитвы прабабушки Каролины, которая, как я часто слышал, всю жизнь мечтала, чтобы хоть один из пятерых ее внуков стал ксендзом. Может, привели те католические гимны, что так часто
12
пела мне в детстве мать, особенно, помню, когда был болен. Может, все началось с движения не "туда", а "отсюда", с полного неприятия и отвержения всей сакрализованной официальной доктрины от Добролюбова и Чернышевского до Жданова и Сталина. Может, слишком рано и слишком сильно Ф. Достоевского, Ф. Тютчева и В. Соловьева полюбил.
Со стороны поглядеть — все рождаются и умирают довольно просто и почти одинаково, типологическое описание любой из нас быстро и легко составит, ведь священник у постели умирающего часто сидит. Но, уверен, ни один наш рассказ о чьем-то рождении или смерти нимало не соответствует внутреннему опыту: покажи человеку, как внешне было дело, что со стороны привелось увидеть, — он сам себя не узнает и ни за что не поверит описанию. Таков и путь каждого к Богу, каждое крещение, полагаю. Типология и социология сами по себе, а жизнь души сама по себе, они на разных уровнях бытия. Почему и как пришел — не знаю. Но твердо знаю, что за все годы ни разу пока не усомнился, что скорбный путь православного священнослужителя — самый светлый и радостный, ни разу не пожалел, что 33 года назад подошел в церкви на Смоленском кладбище к старичку священнику со словами: "Батюшка, я хочу креститься".
Священства мне пришлось ждать 23 года. Начал с походов к инспекторам семинарий в Ленинграде, Москве, Саратове, но они отказывались даже принять документы. Обращался к правящим архиереям — просил принять на любое церковное послушание (в разные годы, иногда не по одному разу — Курск, Черновцы, Москва, Вятка, Ярославль, Саратов, Вильнюс, Самара, Псков, Ташкент, Тула), но мне вежливо говорили или писали: "К сожалению, в настоящее время нет вакансий". Потом нередко поясняли, что вакансии, конечно, есть почти постоянно, что не я первый и не я последний прихожу, многие священства ищут, да уполномоченный[3] никак не велит таких рукополагать, особенно если с высшим образованием. А уж если кандидат наук, доцент, преподает в вузе — и подавно. И совсем плохо, честно признаться, что еврей: неспокойные они люди. "Время сейчас очень трудное", — повторяли мне разные архиереи год за годом. "Так когда оно для Церкви легким было?" — размышлял я про себя. "Подождите немножко. Вы работаете в институте? Вот и чудесно, ибо служить Богу можно на любом месте". Трудно было не согласиться с таким доброжелательным собеседником. Все фразы были очень правиль-
13
ные, очень гладкие и обкатанные. Не мог же в самом деле епископ не подчиниться государственному чиновнику? Всего не переберешь, что за двадцать с лишним лет отвечено было.
Позвал меня священник Николай Эшлиман в Кострому: "Меня там во диакона рукоположили, может, и вас согласятся взять?". Поехали, приходим в епархиальное управление. Молодой приветливый епископ встречает нас во дворе, стоя на стремянке, — подрезает ветви. "Обождите несколько минут, сейчас приду". Выслушал, посмотрел прошение и автобиографию. "Ну, хорошо, — говорит. — Пойду я с вашими документами к уполномоченному, он пообещает выяснить и ответить через две недели или через месяц, а сам в тот же день позвонит в аспирантуру, где вы учитесь. Через два дня вас из аспирантуры выгонят, в вузе вашей жене больше никогда не преподавать, а здесь не возьмут без объяснения причин. Ни на какое послушание не возьмут, время сами знаете какое. Что будете делать? Что будет делать ваша семья?" — "Не знаю, Владыко. Но я об этом, естественно, думал и советовался со своим духовником о. Николаем, я готов к подобному исходу". — "Оставьте документы, попробую". Ответа я не получил, но и в аспирантуре не тронули. С этим епископом один иподиакон заговорил обо мне через 18 лет, уже в другом городе. Епископ сказал, что хорошо помнит меня, и тут же пересказал весь тот разговор. А недавно я узнал, что те давние бумаги — прошение и автобиография — уже 25 лет хранятся в архиве Костромской епархии.
Другая епархия, другой епископ. "Я искренне хотел бы помочь вам, но это не в моих силах. Я, как видите, человек пожилой, если позволю себе допустить какую-то серьезную оплошность или стану своевольничать, пренебрегать рекомендациями уполномоченного Совета по делам религий, да и просто слишком «активничать», меня незамедлительно уволят на покой, а мне хочется служить. Нужно обращаться не ко мне, а к шустрым и напористым". — "Простите, Ваше Преосвященство, я знаю архиереев исключительно по календарю, там указаны только занимаемые кафедры". — "Поищите в Отделе внешних церковных сношений и вокруг него, у них связи повыше уполномоченного, захотят — возьмут".
Вера в могучие связи тех архиереев, что служат в ОВЦС, всеобща, она не ослабевает и сегодня. Уже в июне 1987 года, когда я был священником, я подал прошение архиепископу Костром-
14
скому и Галичскому Кассиану принять меня в епархию и направить на любое послушание по его усмотрению. Я объяснял, что в Костроме проживает моя семья, что здесь у меня квартира, что прошло уже более девяти лет, как я ушел из пединститута. В нескольких храмах Костромской епархии годами не было службы: не хватало священников. Но я не ставил в своем прошении никаких условий или ограничений, заранее соглашался служить не только священником, но и алтарником, псаломщиком, истопником, сторожем или дворником, лишь бы в Церкви. Кстати, это была не первая просьба, а пятая или шестая. Прошение отнесли архиепископу, просили обождать. Через несколько часов архиепископ позвонил мне по телефону: "Простите, о. Георгий, но я никак не могу вас взять: вы были здесь на идеологической работе. Рекомендую обратиться в соседнюю с нами Ярославскую епархию к молодому и энергичному архиепископу Платону, который прежде даже был заместителем председателя ОВЦС, это очень ответственная должность, он вам непременно поможет. Здесь же, в Костромской епархии, никакое церковное послушание для вас, к сожалению, невозможно". При этом архиепископ Кассиан относился ко мне лично очень доброжелательно, при каждой встрече просил простить его, настоятельно подчеркивал, что решение любых мало-мальски существенных вопросов от пего, правящего архиерея, не зависит, что ему просто не разрешают взять меня.
Больше 20 лет, с 1956 по 1979 год, ездил, писал, ходил, просил. Никак. Глухая стена. И вдруг в конце 1979 года, такого действительно трудного для нашей Церкви и для всей России, события стали развиваться стремительно, словно в сказке. Первого октября я был на приеме еще у одного епископа, он побеседовал со мною минут 40, ничем особо не обнадежил, пообещал ответить через месяц. Восемнадцатого ноября он уже рукоположил меня во диакона, в следующую субботу — во иерея, еще через четыре дня я читал указ, что решением Его Высокопреосвященства, архиепископа Курского и Белгородского, я назначен настоятелем церкви Иоанна Богослова в селе Коровино Волоконовского района. Но одного указа архиерея для совершения Богослужения недостаточно, нужна еще и справочка — регистрация областного уполномоченного Совета по делам религий. Секретарь епархиального управления разъяснил мне, что являться к этому чиновнику необходимо лично, желательно в сопровождении старосты