Почему же, живя в стране, где сажают попусту, зная, что сажают попусту, я очертя голову сам полез в петлю?
А почему мальчишки моего поколения развлекались, катаясь на трамвайных буферах? Знали же, что можно сорваться под колеса.
Думали: «Авось сойдет».
Почему попадают под колеса и взрослые? Написано же на всех станциях и полустанках : «Выиграешь минуту – потеряешь жизнь».
Думают: «Авось проскочу».
«Авось проскочу», думал я, выходя на правительственное шоссе в полночь.
Не проскочил. Частая была поставлена сеть.
Глава 4. СТРАХОВОЕ ОБЩЕСТВО «РОССИЯ»
Семиэтажный дом Лубянки
Во всей России знаменит,
В нем томятся арестанты,
А он молчание хранит.
Фольклор в стиле цыганского романса
– И не стыдно? – сказал заспанный дежурный. – Наврали с три короба. А еще студент.
И мне действительно стало стыдно. В первый раз и в последний. В самом деле, что я тут наворотил? Занятых людей оторвал от дела, заставил машину гонять ночью, спать не даю, бужу среди ночи.
Только сейчас, почти полвека спустя, мне приходит в голову, что стыдиться надо было не мне. Задержали на улице мирного человека, который шел по своим делам, документы требуют, допрашивают, домой не пускают. Куда шел? Зачем? Мое дело. Куда хочу, туда иду!
Последовал допрос, все с самого начала: где ходил, зачем ходил, почему на 60 километров? «Вы же не спортсмен», – удивился следователь. Идея неорганизованного туристского отдыха не существовала тогда. Никак не мог я логично объяснить свое нелогичное поведение. И не приходило мне в голову воскликнуть: «Ведь я же хозяин необъятной родины своей! Хозяйство обходил. Отвяжитесь от меня. Не желаю отчитываться. Никому не мешал, и вы мне не мешайте!»
Нет, ничего такого не сказал. Даже в голову не приходило. Что-то по-своему делал, значит нарушал.
В середине допроса дверь приоткрылась, заглянул мой отец. Я смущенно втянул голову в плечи. Не боялся отца, совестно было. Наделал переполох.
– Зачем вызвали среди ночи? – сказал я следователю. – Не могли подождать до утра?
– Но мы же для вас старались, – ответил он, пожимая плечами. – Хотели отпустить вас поскорее.
Соврал. И на том мы сквитались с НКВД. Счет вранья стал 1:1, в дальнейшем 1:10 или 1:1000, все не в мою пользу.
Следователь предложил отцу подождать за дверью, потом меня выслал в коридор, а отца пригласил, и еще раз: меня к себе, отца в коридор. Посмотрел протокол, посмотрел «кусочек неизвестно чего», стихи, Виталия и мои. Заставил прочесть вслух. Без особенного вдохновения продекламировал я мое упадочное «Танго». Тогда это был самый модный танец («О, эти черные глаза!»). И меня волновала эта томно-сентиментальная мелодия. Я попытался выразить свои ощущения: «Бытие, это кучка гнетущих мгновений, обожженных мерцающим светом тангО». Ударение спутал, но тогда все так произносили. На редкость нелепо звучали строки, уместные на вечеринке, в этой оштукатуренной каморке с зевающим следователем.
Наконец допрос кончился. Меня снова выслали в коридор, отца отослали раньше. Через некоторое время высунулась рука, потянулась к наружному штепселю, видимо следователь улегся спать. Чего же я жду? Но набедокурив, я не решался спрашивать, сидел покорно. Только спросил охранника: «Могу я уйти?»
«Скажут», – ответил тот.
Через некоторое время следователь выглянул все-таки:
– Может, вы устали? Хотите отдохнуть?
Я спросил, долго ли ждать. «Долго», – сказал он. Тогда я выразил желание прилечь. Страж открыл дверь довольно просторной камеры напротив. Там стояли диванчики, обитые черной клеенкой, я лег на один из них.
И заснул.
Да, заснул, потому что устал, как никак прошел 53 километра и после этого не спал половину ночи. Заснул еще и потому, что не волновался. Почему не волновался? Самому себе это надо объяснять сейчас. Не волновался, потому что был молод, своей семьи не завел еще, никто от меня не зависел. Не волновался и потому, что ничего чрезвычайного не произошло со мной. Знал, что живу в стране, где хватают и сажают зря, вот и меня схватили. И тут ничего не поделаешь, ничего от меня не зависит, значит и беспокоиться не о чем.
Проснулся я уже в запертой камере, в котором часу не знаю. Часы в те времена были роскошью; мои карманные, именные, подаренные отличнику при окончании школы, я с собой не носил. Как-то обходился.
Ждал, сидел, бродил по камере, посматривал в окошко из своего подвала. Думал о том, что сейчас Она прошла мимо меня по дороге в институт. Прошла, не подозревая, не чувствуя, где оказался ее друг.