«Давайте, барышни, дружить».
И цоп за что попало.
Вдруг шепчет: «С рыженькой моя,
Хорошенькая штучка».
К ним подлетел, А что же я?
Я тоже взял под ручку.
Цитирование затянулось. Пропускаю любовное похождение и пьяную драку. Даю только финал:
На утро в голове трезвон,
Ободран подбородок,
Во рту как будто сто ворон
Там гадили полгода.
Заплыл, не смотрит правый глаз,
В боку стреляет что-то,
А баба мне: «Девятый час.
Сбирать ли на работу?
Потом прикрикнула: «Володь,
Не взял ли отпуск часом?»
Я оборвал: «Чего молоть?
Подай мне лучше квасу».
Испил. Спросил насчет деньжат:
Взяла ли? Сосчитала?
Она ответил. дрожа:
«Пятьсот. Чегой-то мало».
Я заорал: «Как так пятьсот?
Врать научилась скоро!
Анюта, растряси-ка сон,
Еще там двести сорок…»
Она пошарила – и в рев:
«Посеял, пьяный идол!
Ты где вчера свалился в ров?
Когда ты деньги видел?»
Но я сказал ей: «Не серчай
Хоть ты по крайней мере.
Пусть денег нет, так есть плеча,
Они вернут потерю.
Спросила только: «Завтра май,
Позвать ли мне соседа?»
«Как хочешь, понимай сама,
Я не вернусь к обеду».
На праздник самый раз втыкать,
Как выйду спозаранку,
Сшибу рублей по сорока
И оправдаю пьянку.
Пошла Анюта проводить
Меня до поворота.
Похлопал по плечу: Не жди,
Теперь пошла работа».
Вот с такими людьми я работал, с такими людьми пил, и не могу сказать, что чувствовал себя несчастным. Грамотность они уважали, к судимости относились с почтением («Бывалый человек!»), а мешки таскать я научился. Таскал четырехпудовые с овсом, пятипудовые с сахарным песком, реже – шестипудовые с пшеном. Эти самые неприятные были, скользкие, на плече перекатывались, а уронишь – лопались сразу. Выучился носить с шиком – «по-московски» – не на спине, не на пузе, а на плече стоймя, придерживая одной рукой и головой. И даже считалось, что я хорошо «выдаю» – то есть помогаю напарнику поставить мешок на плечо. Тут нужно уменье – слаженная работа двоих: несущий берет мешок за углы, выдающий за завязку – мах! – и пуды на плече.
Так восемь часов в сутки, иногда двенадцать, нередко и шестнадцать, поскольку ночные смены оплачивались в двойном размере, другие грузчики выходили в ночь охотно, а я не хотел подводить бригаду. И зарабатывали мы по тем временам нескверно, рублей по 200, один раз 500 в месяц. Довольно трудно сопоставить тогдашние рубли с современными. Сколько помнится, белый хлеб стоил 1 р. 70 к. за килограмм, сахар 4 рубля кило, билет на метро 50 коп., водка 6 рублей за поллитра, за комнату я платил 40-50 рублей. В общем, 200 рублей на одного хватало с излишком. Не без удивления отец освободил меня от дотации.
Попутно знакомился я с церковной архитектурой, поскольку все склады зерна располагались в церквях. Так и ездили на машинах от церкви до церкви.
Коротенькая справка из конторы «Заготзерно» сделала свое дело. Грузчика зачислили в заочники, прислали мне учебники и домашние задания. Отныне, отработав свое плечами и шеей, я удалялся в свою комнатенку окнами на задний двор и садился за высшую математику.
Заочники у нас считались и считаются поныне специалистами второго сорта. Как правило, это люди семейные и в летах, основательно подзабывшие школьную программу, уставшие за рабочий день, с тугим соображением. Но я был молод, силен, мне лично заочное обучение пошло на пользу. Я был избавлен от просиживания штанов на лекциях и семинарах с трепетным ожиданием: вызовут или не вызовут? Я научился садиться за стол для работы и работать концентрированно. И научился додумываться самостоятельно. Ведь если сам не понял, справиться не у кого, читай вторично, читай в третий раз, читай, пока не дойдет!
Пишу обо всем скороговоркой, потому что это уже не лагерный быт, а ссыльный, и притом по наилучшему варианту – без особенных лишений. Ну работа тяжелая, но ведь молодой был, здоровый, шея крепкая, выдерживала пуды. Бывало грустно, бывало скучно, бывало обидно, но я был сыт и здоров и даже учился. В конце концов, другие грузчики жили не лучше меня, а их ведь никто не осуждал без вины.
А личная жизнь?
Была и личная жизнь. Начался у меня роман с лаборанткой Ниночкой, милой девчушкой, спортсменкой, гимнасткой, круглолицей, курносой малышкой (инструктор должен был ее на турник подсаживать, сама она не сумела бы допрыгнуть. Ходил я к ней на свидания на другой конец города пешком, целовался в саду за полночь, возвращался часа в два ночи, по договоренности с хозяевами влезал в окошко.