Между нами говоря, из этого пения мало что получалось, особенно из «кро-ови» и «бро-ови». Но Игорь был глубоко убежден в своих вокальных данных.
Все это, однако, не мешало Старицину с увлечением заниматься своей работой. Он был секретарем комсомольской организации обсерватории, а впоследствии первым секретарем райкома комсомола. Работая в отряде, он неоднократно участвовал в высотных полетах и показал себя смелым, волевым аэронавтом. Сейчас Игорь учится в высшей партийной школе.
Старицин по веревочным снастям ловко добрался до оболочки и полез по ней кверху. Стало трудно перехватывать руки. Но Игорь сумел долезть почти до аппендикса. Вынув нож, он мигом прорезал в материи большую щель. Оболочка стала опускаться.
Кто знает, как обернулось бы дело, если бы не физическая тренировка Старицина? Этот случай лишний раз показывает, насколько важно воздухоплавателям систематически заниматься спортом, воспитывать силу, ловкость и волю. Трудно даже предусмотреть все обстоятельства,когда эти качества могут помочь аэронавту выйти из опасного положения.
Вот, например, что произошло однажды на летном поле. Стартовая команда подтягивала за поясные веревки приземлявшийся дирижабль. Сильный порыв ветра неожиданно вырвал корабль из рук людей, и он стал подниматься. Все бросили веревки, но работник эскадры, державший гайдроп, не успел его отпустить и был поднят на высоту в несколько сот метров. Не растерявшись, он прочно, «восьмеркой» обкрутил ноги канатом и в таком положении висел под дирижаблем. Экипаж, увидев необыкновенное происшествие, полетел над каналом, проходящим вблизи Долгопрудной, и стал осторожно снижаться с таким расчетом, чтобы невольный пассажир опустился на воду. Все окончилось благополучно. Находившийся на краю гибели «воздушный гимнаст», отпустив гайдроп, спокойно поплыл к берегу.
А вот другой случай, имевший место в дни войны при обучении десантников и, к сожалению, завершившийся трагически. Автолебедка опускала аэростат наблюдения, из гондолы которого только что выпрыгнуло несколько парашютистов. Сидящий в гондоле пилот-инструктор Андрей Гришин готовился принять на борт очередную группу обучающихся. Когда свисающие с аэростата поясные приблизились к земле, за них ухватились солдаты. Техник, управлявший лебедкой, зазевался, не остановил ее вовремя, и трос, на котором удерживался аэростат, лопнул. Аэростат стремительно взмыл вверх. Гришин с ужасом глядел на весящего в трех метрах от гондолы на носовой поясной веревке молодого солдата…
У нас есть строжайшее правило: ни в коем случае не обматывать вокруг руки поясных веревок при наполнении и выпуске в полет аэростатов. Пренебрежение этим правилом и привело солдата к тому, что его внезапно утащило в воздух. Пилот ничем не мог помочь ему.
- Держись! - кричал он. - Сейчас пойдем вниз!
Но имевший большую сплавную силу аэростат не слушался клапана и продолжал подниматься.
- Подтянись и обвяжись веревкой! - приказывал и просил Гришин.
Руки солдата, слабея, выпускали поясную. Беззвучно пошевелив губами, он сорвался и камнем полетел вниз.
Смелый, физически тренированный человек, вероятно, вышел бы победителем в этой борьбе за жизнь. Мне вспоминается, как мужественно вели себя мои молодые товарищи Аркадий Новодережкин и Игорь Старицин, когда попали вместе со мною в довольно опасную переделку.
Наш субстратостат более часа дрейфовал на высоте 10700 метров. Глубоко под нами простиралась сплошная облачность, пустынная и безбрежная, как море. Лишь на востоке над облаками выступала, будто маяк на маленьком островке, красивая, увенчанная шпилем башенка - вершина здания Московского государственного университета на Ленинских горах.
Пора было подниматься, чтобы закончить научные наблюдения. Окинув взглядом приборы, я обратил внимание на вариометр: к моему удивлению, он показывал, что мы опускаемся со скоростью 3 метра в секунду. Взглянув вверх, я увидел, что выполненная до этого оболочка обмякла и сморщилась, а рукав аппендикса закрылся - верные признаки снижения! Новодережкин вопросительно смотрел то на меня, то на стрелку вариометра, которая все больше отклонялась.
Я велел Аркадию сбросить балласт. Он обрезал шпагат, и за бортом опрокинулись привязанные к гондоле три мешка с песком. Никакого результата! Скорость возросла до 8 метров в секунду. Я приказал своим спутникам прицепить парашюты и велел Новодережкину передать о случившемся в обсерваторию.
«Не травят ли клапаны?» - подумал я, поочередно натягивая и быстро отпуская обе клапанные веревки: оболочка, объемом пять тысяч пятьсот кубических метров, имела два газовых клапана.
«Субстратостат почему-то быстро снижается», - сказал Новодережкин в микрофон.
Тарелки клапанов захлопнулись нормально. Значит, дело не в них. Стрелка вариометра продолжала отклоняться: 10… 11… 14 метров в секунду!
- Балласт!… Еще, еще!…
Новодережкин и Старицин сбросили около тонны песка, но скорость возрастала. Дело плохо! Несомненно, где-то на оболочке есть разрыв.
«Бросаем балласт… Еще сбросили балласт», - передавал по радио Аркадий.
Гондолу так раскачивало, что нам приходилось крепко держаться за стропы. Нижнюю часть оболочки сильно трепал встречный воздух. Не хватало, чтобы у нас в дополнение ко всему произошел пожар!
- Подтянуть уздечковую!
Аркадий и Игорь изо всех сил натянули уздечковую, но она выскользнула и свисающая материя с глухим хлопком отбросилась кверху. Очевидно этот удар выдавил из оболочки через разорванное место много водорода. Я догадался об этом, так как скорость резко возросла… Хотя бы одному из нас следовало облегчить субстратостат. Я велел сесть на борт и приготовиться к прыжку никогда еще не прыгавшему с парашютом Старицину. Аркадий, как пилот и радист, не мог первым покинуть наш терпящий крушение «корабль».
- Не выдергивай кольцо сразу, - предупредил я Игоря. - Медленно считай до десяти, иначе попадешь на гайдроп. Считай громко, чтобы я слышал!
«Балласт сброшен весь. Решаем облегчить гондолу и сбросить с парашютом Старицина», - продолжал передавать Новодережкин.
На высоте 2000 метров я скомандовал: «Пошел!», и Игорь оттолкнулся от гондолы. Мы следили за его переворачивающимся в воздухе телом. «Раз!… Два!… Три!… Четыре!…» - доносилось до нас.
- Слишком быстро считает! - сказал Аркадий.
По неопытности Старицин поторопился. Пролетев не более 50 метров, он открыл парашют, и я увидел, как белый купол вплотную приблизился к висящему под нами гайдропу.
- Скользи! Подтягивай стропы! - крикнул я. Гондола вот-вот могла нагнать парашют.
Замешкайся, опоздай Старицин, и произошла бы беда. Но Игорь отважно встретил опасность. Как заправский парашютист, подтянул он часть строп и тотчас отошел от гайдропа. Гондола пронеслась мимо.
Обо всем этом Новодережкин короткими фразами сообщал в обсерваторию. Поразительный радиорепортаж!
После прыжка Старицина скорость спуска уменьшилась до 8 метров - большая, но не столь уж опасная скорость. Однако она снова стала нарастать. Под нашими ногами лежал большой свернутый брезент, предназначенный для упаковки оболочки. Он весил семьдесят килограммов. Мы безуспешно пытались вытащить его. До земли оставалось около двухсот метров. Нырнув в облака и, миновав их, мы увидели, что быстро опускаемся на лес… Верхушки деревьев рядом! Удар, треск сучьев и вдруг со дна гондолы вверх ушел ствол высокой осины. Затем наступила тишина. Гондола (хорошо, что только она!) нанизалась на верхушку дерева, словно шашлык на вертел. Едва я успел перевести дыхание, как Аркадий поднес ко рту микрофон:
- Я - ВР101, я - ВР101! Как слышите меня? Прием.
Прошло несколько минут и откуда-то раздалось:
- Аркадий! Аркадий!
Из чащи появился наш парашютист. Мы спустились к нему по гайдропу, и Игорь рассказал, что, когда мы обогнали его, он увидел на оболочке рядом с разрывной щелью большое отверстие. Потом субстратостат исчез в облаках, и до Игоря донесся такой сильный шум, что он подумал: «Не в последний ли раз приземлился я с Аркадием». Игорь повис на сосне и, освобождаясь от парашюта, услышал, как Новодережкин вызывает по радио обсерваторию.