Придя в прокуратуру, я доложил результаты вскрытия. Немного забегу вперед. Вернувшись в Томск, я получил результаты судебно-химического исследования крови и мочи, гистологического исследования, закончил заключение и отправил в Александрово. Через некоторое время мне позвонил зампрокурора и попросил разъяснений. Дело в том, что в моче покойного было обнаружено более 4 промилле алкоголя (это много, но по моче степень опьянения не определяется), а в крови — 0,7 промилле (для живого — легкая степень опьянения). Вот следователь и недоумевал: все на свадьбе видели, что покойный пил «як конь» и перед уходом буквально лыка не вязал. Пришлось объяснить, что при гипотермии — общем переохлаждении организма, и снижении температуры тела ниже 27–28 °C (смерть наступает при 25–26 °C) резко (более чем в 20 раз) увеличивается активность алкогольде-гидрогеназы — фермента печени, расщепляющего алкоголь, и он интенсивно сгорает. А с алкоголем, выведенным почками в мочевой пузырь, ничего не делается — нет там никаких ферментов. Вскоре эту зависимость мне пришлось испытать на собственной шкуре.
Обсудив результаты вскрытия, прокурорские как-то странно переглянулись. Я насторожился.
— Понимаешь, Юрий Николаевич, тут у нас в Светлой протоке в октябре грудной ребенок погиб. Врачи вскрывать младенца отказались, пришлось похоронить без вскрытия. Ты не мог бы?…
Ну, допустим, мог бы, но как туда добираться? Светлая протока — лесопункт и небольшой поселок лесорубов в 45 километрах от Александрово (и от Стрежевого). Летом туда можно попасть по воде, а зимой — только вертолетом (как в Напас). «Да будет вертолет, завтра и слетаешь», — заверил меня прокурор. На следующий день на вертолетную площадку мы отправились втроем: зампрокурора, помпрокурора и ваш покорный слуга. Оказалось, что лететь придется на вертолетике Ми-1 — маленькой такой машинке, похожей одновременно на стрекозу и консервную банку. В его широко застекленной кабинке всего три места — для пилота и двух пассажиров. Летчик скептически посмотрел на здоровенного зампрокурора и изрек: «Вы в кабину не влезете, а если влезете, еще мне машину перевернете!». Пришлось лететь нам с помпрокурора. Скорость у Ми-1 невелика, но и расстояние небольшое — путь занял менее получаса. Высадив нас, пилот улетел в Александрово. Мы отправились к начальнику лесоучастка, который там был самым главным. Он жил в большом бревенчатом доме с женой и двумя детьми.
Мы познакомились, объяснили, зачем прилетели, и он тут же послал гонца за матерью умершего младенца. Вскоре она подошла и следователь при мне еще раз допросила ее. По словам матери, рожала она в Александровской райбольнице в начале июля, роды прошли нормально, девочка родилась здоровой, доношенной. Дома ребенка регулярно посещала местный фельдшер. В середине октября малышка слегка простудилась, появился кашель, выделения из носа. Температуры «вроде бы не было» — ее просто не измеряли. В самом конце октября ребенок почувствовал себя лучше, появился аппетит, стала активней играть, переворачиваться на животик. В последний вечер мать накормила ребенка грудью и уложила спать в свою постель. Ночью девочка забеспокоилась и мать, которая очень устала днем, «не просыпаясь», дала ей грудь.
Ребенок уснул. Проснувшись утром, мать обнаружила ее мертвой. На мой вопрос, не употребляла ли она в тот вечер алкоголь, женщина замялась и ответила, что вечером — нет, а в обед выпила с соседкой грамм сто водки. Помпрокурора оказалась дамой активной, с помощью начальника лесопункта нашла рабочих и мы тут же отправились на кладбище. Могилку нам показала мать. Несмотря на мороз, неглубокое захоронение быстро вскрыли и гробик отнесли в столярку, где я произвел вскрытие. В конце октября уже подмораживало, и трупик сохранился хорошо, с начальными признаками гниения. Не найдя при вскрытии ничего специфического и характерного для обтурационной механической асфиксии, т. е. закрытия отверстий рта и носа грудью («присыпание»), я набрал необходимый материал, включая кровь на алкоголь (мочи не было), отпечатки с поверхности разрезов легких, мазки-соскобы с трахеи по Павловскому.