— Я точно не передумаю. Прости, пожалуйста, — он извинился, словно преднамеренно обижал ребенка, и его возмутительное поведение требовало прощения.
За чрезвычайно старательно выполненную работу Лауритц дал Олли медную монетку. А напоследок он вытащил из середины своего букета один цветок, покрупнее да попышнее, и его тоже вручил девочке, отчего та премило смутилась (непонятно даже, искренне или наиграно) и изобразила очень удачный реверанс. Доктор уже собирался уходить, как в спину его окликнул детский голос.
— Постойте! Вы вот это обронили, доктор Траинен…
— Откуда ты знаешь, кто я такой? — поразился Ларри, развернувшись на каблуках и уставившись на ребенка непонимающими глазами. Кажется, ему уже в маленьких девочках начали мерещиться шпионы…
— Так это же просто. Видно же, что вы — доктор… Вы ведь, правда, доктор? А то если вы притворяетесь, то вас посадят в тюрьму или заставят заплатить большой штраф… В тюрьме крысы и кормят плохо, а вы ведь не хотите платить большой штраф? А ваше имя написано вот на этой бумажке, — Олли сейчас держала в руке маленькую карточку из тонкого картона, которая была заложена среди цветов и, наверное, нечаянно выпала.
— Так ты и читать умеешь? — действительно, логика у девочки была, что называется, совсем не женская, и соображала она хорошо. Только лекарь не ожидал, что такая, на первый взгляд, замарашка окажется не просто смышленой, но еще и грамотной.
— Еще как умею! — воскликнула она, моментально найдя новый повод для гордости, — а вы как думали? Вот, послушайте, я прекрасно читаю, — и она начала читать. Вслух. Громко. С чувством, с толком, с расстановкой и выражением:
— «Верх здесь окажется низом, а белое — черным. Солнце луну среди неба дневного встречает…»
Тут она не соврала. Получалось у нее, действительно, прекрасно, и если бы Лауритц был школьным учителем, он бы смело поставил Олли высшую оценку и даже грамоту вручил бы на каком-нибудь состязании чтецов. Но, черт возьми, никто не просил ее оглашать на всю улицу содержимое открытки! Это же личное!.. Ларри так растерялся, что первой идеей, пришедшей ему в голову, стала попытка просто выхватить листочек у девочки. Но ничего не вышло, потому как девчонка оказалась ко всему еще очень шустрой и, извернувшись, дочитала сей шедевр стихотворного искусства до конца:
— «Тех, кто старается рыцарем быть благородным, От лиходеев прекрасная дама спасает». И подпись: «Л. Траинен». Это же вы этот самый ЭЛ Траинен?
— Да я уже готов быть кем угодно, только отдай мне, пожалуйста, мои стихи и не позорь на людях!
— Да ладно вам, доктор… Где вы тут людей увидели? — действительно, на улице было довольно безлюдно, а все прохожие, находившиеся в радиусе досягаемости звонкого детского голоска, были заняты своими делами и не обращали внимания на декламирующую девочку. — К тому же, стишок очень даже хороший, вам нечего стесняться. Мне вот понравилось…
Уже неплохо… Но главное, чтобы понравилось мадам Гайде…
Кстати, о мадам-капитане Гайде. Прежде чем заметить ее у трапа корабля, судовой врач первым делом услышал ее характерный заливистый хохот. А затем он разглядел и обладательницу этого заразительного смеха, правда была она не одна. Шивилла стояла рядом с каким-то мужчиной, достаточно еще молодым, высоким — чуть выше ее самой, но, на первый взгляд, ничем особо не примечательным. Видимо, он рассказывал ей что-то весьма остроумное и при этом еще подавал огонь для раскуривания ее трубки… До доктора донеслись обрывки их разговора, ведь те двое отнюдь не шептались.
— … великолепное судно, мадам, просто потрясающее, я не устану это повторять! Здесь во всем сразу чувствуется твердая, но чуткая рука капитана. Будь я пиратом, я бы незамедлительно пожелал его захватить… Кстати, а сколько узлов оно делает в час?..
Вот гад, честное слово. Этот пижон украл лауритцеву методику построения комплиментов. Неизвестно, каким образом, но точно украл…
— … а какой же у вас корабль, капитан?.. — тем временем интересовалась Шивилла у собеседника.
— О, мой корабль сейчас стоит за восточным мысом, отсюда его не увидеть… Но, сразу скажу, что он далеко не такой роскошный, как ваша красавица «Сколопендра». И не такой большой… Но главное ведь, как говорится, — не размер лодки, а мастерство кормчего. Если вы понимаете, о чем я… — и снова последовал неприличный хохот.
Лауритц сосредоточенно уставился вниз, на свои прескверно вычищенные сапоги, а затем возвел глаза к небу. И почему это он сразу не заметил, как сильно успела испортиться погода?.. Сейчас по небосклону медленно плыли тяжелые облака, серые, сгрудившиеся, как нечесаная овечья шерсть, а воздух был таким плотным и тяжелым от микроскопических капелек влаги, что его хотелось процедить через ситечко, прежде чем вдыхать… Самое время расползаться по каютам и пить горячий чай в гордом одиночестве, напрочь позабыв о всякой романтике. Ларри уже собирался проскользнуть незаметно по трапу на борт за спиной у Шивиллы… но человек-невидимка из него не получился.