И доктор приступил к самому тоскливому и утомительному занятию — ожиданию. Он подождал сперва немножко, потом чуть подольше, это ему не понравилось, но продолжал он в том же духе. И просидел таким образом, страшно сказать, целых два часа. Все-таки хорошо, что при нем не было часов, иначе, увидев, как их стрелки неумолимо подбираются к отметке «десять», он рисковал совсем отчаяться… Тем временем зал таверны наполнился уже практически битком. Воздух стал таким плотным и насыщенным от клубов табачного дыма, кухонных ароматов и запаха алкоголя, что его, казалось, можно было уже резать ножом и раскладывать по мискам как новое дежурное блюдо. А Лауритц все сидел и сидел, понуро уставившись в свою кружку, и с каждой минутой его печаль возрастала в геометрической прогрессии. Молодой господин врач уже почувствовал себя жестоко обманутым, глупо обсмеянным, покинутым, не нужным никому в целом свете и обиженным на несправедливую судьбу. Он уже был готов встать, развернуться и уйти, громко хлопнув дверью (все равно в таком шуме этого бы никто не услышал), если бы тот, кого он так терпеливо ждал, не изволил бы явить свою персону в самый последний момент.
Первым доктора настиг резкий и приторный аромат дешевых женских духов, а сразу за запахом появился и носитель этого неподобающего «шлейфа» — молодой мужчина, хорошо одетый, с черными волосами, уложенными на висках в аккуратные напомаженные завитки, и с довольной улыбкой, цветущей на лице.
— Лауритц! — громко воскликнул он, чтобы товарищ не делал вид, будто они совсем не знакомы. — Сколько лет! Как же я рад тебя видеть, дружище!
— Я тоже рад, — сдержанно ответил рыжий, — но я, честное слово, был бы рад видеть тебя больше, Паоляйн, если бы ты явился на пару часов раньше.
— А я что, немножко опоздал?..
— Немножко?! Да тебя не было целую вечность.
— Да ладно тебе… Подумаешь, какие пустяки… Я, между прочим, с девушкой познакомился! Даже с двумя, представляешь, я сразу спросил у своей красавицы о том, есть ли у нее подружка, ведь я тоже как бы с другом. И она у нее оказалась! — в глазах Лауритца сейчас читался немой и строгий вопрос: «Ну и где хоть кто-нибудь из них?», и Паоляйн не замедлил на него виновато ответить: — Но они оказались настолько нетерпеливыми, что мне пришлось им сразу… уделить внимание, причем обеим одновременно.
— Пауль, какой же ты, все-таки… — далее следовало бы вставить «баран», «баклан», «олень», «тюлень», но это Траинен в силу воспитания умолчал и оставил на усмотрение собеседника. Сам же он лишь недовольно поморщился и отодвинул стул, вставая из-за стола. — Как всегда! Ничуть не изменился…
— Ты тоже совсем не изменился! — радостно воскликнул брюнет, восприняв все выше сказанное как комплимент. Судя по всему, он был еще и немножко навеселе, но общее благодушие было не последствием опьянения, а обычной чертой его характера. — Ларри!.. — нарушая всю драматичность момента, он обнял товарища крепко, как давно потерянного и вновь обретенного брата, не давая ему уйти, и с легкостью оторвал его от пола, ведь сам был его на голову выше. — Да ты, что ль, подрос? В последний раз, когда я тебя видел, в тебе было футов пять с половиной, от силы…
— Сам ты «штольподрос»… — проворчал рыжий, но его живое, открытое лицо уже никак не хотело изображать возмущение, а наоборот, расплылось в широкой улыбке. Пауль всегда был шалопаем. Но он был беззлобным и таким славно-обаятельным, что обижаться на него подолгу было просто физически невозможно. — Ладно уж, может, теперь расскажешь, чем ты меня хотел сегодня облагодетельствовать?