Бледный, изнуренный, буквально за один день помрачневший и осунувшийся… По пути из лазарета доктор Траинен мельком взглянул на себя в зеркало и сразу пожалел об этом, а теперь хотел забыть того человека, с каким-то немым укором посмотревшего на него со стеклянной поверхности. Может быть, хоть порция ночного морского ветерка пойдет ему на пользу… Хотя тут и урагана не хватит, чтобы начисто вынести из его головы недобрые мысли. Подумать только — неужели первая же неурядица, не самая страшная из возможных бед, заставила его расклеиться?.. Стыд и срам, бесчестье и позор. Лауритц чувствовал себя нехорошим человеком. Как судовой врач в аварийном режиме он обязан был находиться при исполнении своих обязанностей круглые сутки, но сейчас ему хотелось просто взять и послать весь лазарет куда подальше. Совесть каждый раз обзывала его лицемером, когда он, скрепя сердце, в очередной раз цеплял на себя маску исключительной вежливости и по первой просьбе выдавал и делал людям все, что они хотели, по сотне раз на дню повторял одно и то же, а когда его слова не доходили с первого раза, растолковывал повторно, в то время как на самом деле ему хотелось разогнать всех подальше от себя, выставить за порог, хлопнув дверью, запереться и наслаждаться одиночеством… Или истинная добродетель все-таки заключается не в том, чтобы иметь исключительно добрые помыслы, а в том, чтобы совершать добрые поступки, несмотря ни на что?.. Надеть свою невидимую красную сорочку и делать, что должен… А еще он убил человека… Хорошие люди не убивают других людей, какими бы плохими те ни были.
Но, с другой стороны, он спас жизнь друга…
Машинально поднеся бутылку к тонким дрожащим губам, Лауритц отхлебнул рома, которого и так оставалось совсем на донышке. Он никогда не любил этот грубый напиток грубых людей, который считалось неприличным подавать в Высоком Обществе, и не мог пить его просто так, в чистом виде. Настоящие ценители этого алкоголя могли выделить десятки оттенков, тонов и полутонов его вкуса — тонкий аромат тропических плодов и даже ванили вначале, далее играют карамельные нотки и раскрывается букет засахаренных и сушеных фруктов, а в послевкусии ощущается дымок и горький перец… Ларри ничего такого не чувствовал, ничегошеньки, никогда. Для него вкус рома начинался обжигающей все на свете крепостью тростникового спирта, а заканчивался, и то, если повезет, вяжущей терпкостью дубовой бочки, от которой сводит скулы. Но он выпил. Просто так. Просто потому… что этого холодного стеклянного горлышка касались горячие губы Шивиллы?..
Мадам Гайде… С ней Лауритц уже в который раз перегибает палку, словно проверяя на прочность или ожидая, пока пресловутая палка не сломается и не треснет его по лбу. Ему, кажется, просто нравилось играть с огнем, и он будет продолжать эту игру до тех пор, пока, как большой и глупый, любопытный рыжий кот не опалит себе усы и не будет потом дезориентированно шататься в пространстве, оббивая углы… И чего он ей сегодня наговорил? Не помнит. Уже напрочь отшибло память… там, кажется, что-то про «Красную Шапочку» было… как всегда… К ее услугам в любое время суток… И свои силы он явно переоценил. Доктор сегодня девушке едва ли не жизнь спас, а обставил все так, будто это она ему превеликое одолжение сделала и милость оказала, и это он ей, а не она ему должна быть по гроб жизни благодарна. Ларри глотнул еще рома и отставил бутылку.
На бархатно-синем небе одна за другой зажглись путеводные огни звезд, и лекарь от созерцания космоса внутреннего перешел к созерцанию зрелища более приятного — космоса внешнего… Только на этом одиночеству его пришел конец. То ли доктор плохо прятался, то ли его просто хорошо искали и нашли практически сразу же. Перед ним стояла вездесущая Олли, в его докторской треуголке на голове, с кружкой, исходящей паром, в руках.
— Сэр доктор Траинен, — заискивающе заговорила девочка, — а я нашла вашу шляпочку… Вы ее, наверное, потеряли во время… ну, тогда. Она на палубе лежала.
— Спасибо, Олли… — Ларри прокашлялся, услышав, с какой непривычной хрипотцой прозвучал его собственный голос. Он снял с девочки треуголку и водрузил ее на положенное место — себе на голову.
— А еще я вам чаёчек с камбуза принесла. Всё, как вы любите, с двумя кусочками сахара.