В душе же у Лауритца в это время боролись два противоречивых чувства — жгучий стыд, так и подмывающий сделать вид, что они не вместе и он впервые видит эту неадекватную женщину, и необходимость немедленно вытащить Шивиллу из этой безобразной ситуации. Второе чувство победило…
— Шивилла… золотце… — заговорил он, пробираясь к фонтану, — ты меня слышишь? Узнаешь меня?..
— Ты что, за дуру меня держишь? — удивленно поинтересовалась Гайде, забираясь верхом на какую-то мраморную антилопу, и ее строгий тон совершенно не вязался с ее внешним видом. — Разумеется, сэр доктор. Чего тебе надо? И, кстати, почему ты в общественном месте и без шляпы?
— Пойдем домой, — взмолился молодой человек и протянул ей руку, — пойдем на корабль, пожалуйста!
— Не хочу… Я хочу бегать по улице голой! Го-о-оло-о-ой! — девушка расхохоталась и обрызгала бедного доктора водой, но он не сдавался.
— Шивилла… капитан… одумайтесь. Мадам капитан? Вы точно не хотите на корабль? На свою «Золотую сколопендру». Вы ведь любите свое судно? Оно ведь уже заждалось…
— «Сколопендра»?.. — рыжеволосая сползла со спины каменной скульптуры и плюхнулась в воду, а когда поднялась на ноги, в ее глазах промелькнула осмысленность. — А кто там сейчас за главного? Бертоло?
— Да-да, он самый… Пойдемте, Шивилла, нам пора.
Лауритц вытащил это позорище из фонтана, снял с себя тонкий льняной камзол цвета светлого песка и надел на нее, к счастью, обошлось почти без сопротивления. Одежка пришлась Шивилле примерно до середины бедра, получилось нелепо и не совсем прилично… зато сухо… и хорошо, что здесь лето, так она хоть не простудится…
Насыщенный вечер плавно подошел к своему логическому завершению. Судовой врач, бормоча извинения и стараясь ни на кого не поднимать взгляд, увел нарушительницу общественного порядка сквозь нехотя расступающуюся толпу, а потом до самого причала тащил ее под руку в сгущающихся сумерках, по извилистым улочкам с зажигающимися фонарями и следил, чтобы она больше никуда не встряла. Как им удалось в обход вахтенных прокрасться в капитанскую каюту, то вообще была отдельная история… И будь Гайде в тот момент самой собой, она бы обязательно сказала, что Траинену с такими задатками нужно было заниматься не медициной, а воровством и шпионажем.
— Ну, вот мы и дома… — выдохнул Ларри, запирая дверь и прижимаясь к ней спиной.
Лекарь выдавил из себя такую несчастную, страдальческую улыбочку, которой улыбаешься тогда, когда лучший друг уронил тебе на ногу пушечное ядро, но ты, тем не менее, из последних сил делаешь вид, что все в порядке.
— Шивилла, горе мое, ты, наверное, устала? Как себя чувствуешь? — осторожно поинтересовался он. — Ты же столько всего сегодня наделала… А теперь тебе надо бы проспать… то есть, поспать. Пора баиньки, в капитанскую кроватку, угу?..
— Нет, я совсем не устала, — запротестовала рыжеволосая и добавила почти что своим обычным, нормальным тоном: — Все-то ты хлопочешь вокруг меня, курочка-наседка… Неужто не понимаешь, что я уже взрослая девочка и мне ничья опека уже давным-давно не нужна? А чувствую я себя отменно… Да я вот что тебе скажу, давненько мне не было так хорошо и весело! — в довершении тирады она уселась, закинув ногу на ногу, на край стола, обмакнула кончик пальца в чернильницу и принялась усердно выводить на старинной полированной столешнице улыбающуюся рожицу. — А давай еще куда-нибудь сходим? — между делом предложила она. — Мы же еще так мало видели, а город, оказывается, такой красивый и интересный… Давай пойдем туда, где у самого моря всю ночь напролет играет музыка, и вино льется рекой, сладкое, как слезы феи!
В любой другой день, при других обстоятельствах, Траинен был бы несказанно счастлив услышать такое от объекта своих воздыханий и ответил бы лишь: «Сейчас, только шляпу надену!..». Но сейчас от такого предложения у него только глаз пуще прежнего задергался.
— Нет, сегодня мы уже никуда не пойдем. Хватит.
— Глупо, — Шивилла встала и скорчила доктору рожу, — и кто же меня остановит? Ты?