Место оживленное: по дороге то и дело двигались колонны военных грузовиков, они обгоняли румынские повозки с крытым верхом, наподобие цыганских, набитые людьми и их скарбом, - жители возвращались в родные края, совсем недавно бывшие прифронтовой зоной.
Партиями в 300-400 человек шли военнопленные немцы. Они шли медленно и понуро, среди них были раненые - белые бинты повязок резко выделялись на фоне серо-зеленого обмундирования. У многих через плечо висели сумки на манер противогазных, видимо, со всякой солдатской мелочью, эти сумки придавали понуро бредущим людям какой-то жалкий, нищенский вид. Каждую такую колонну конвоировал сержант на лошади и пять-шесть солдат с автоматами. Справа и слева от колонны - по солдату. Если какой-нибудь пленный пытался выйти за обочину, его возвращали окриком, если это не помогало - в ход пускался забористый русский матерок, ругались не от злости, а скорее от усталости.
Смолк голос конвоира - и снова тихо, только позвякивают котелки. Конечно, пленные вполне могут сбежать, если всем разом броситься врассыпную, но это не входит в их намерения. Да и зачем? Для них война окончена, они в безопасности, в конце перехода их накормят, перевяжут раненых - вот они и идут покорно от привала до привала. [99]
Вдоль восточной стороны взлетно-посадочной полосы тянулось кукурузное поле, возле него рассредоточены наши самолеты. Для их охраны со стороны зарослей кукурузы, вымахавшей в человеческий рост, назначался патруль круглосуточно.
Однажды патрульные привели на КП немецкого солдата, пойманного в кукурузе.
Много народу собралось у КП: всем интересно посмотреть на «фрица», узнать, каков он в плену.
Перед нами стоял щуплый, худой, даже изможденный человек лет тридцати. В его тускло-голубоватых глазах не было ни испуга, ни ненависти - одно безразличие.
Позвав техника-лейтенанта Ерофеева, знавшего немецкий язык, уполномоченный СМЕРШа полка старший лейтенант Павел Тимофеевич Сидоров приступил к допросу.
Оказалось, что пленный является водителем санитарного автофургона.
- Родом он из Франкфурта-на-Майне, - докладывал Ерофеев, разглядывая бумаги немца, - семейный, имеет двоих детей…
Тут же была фотография, на которой немец был запечатлен с женой и детьми лет трех-четырех, удостоверение шофера, пачка писем из дому, нарукавная повязка с красным крестом.
- Где ваше личное оружие? - спросил пленного Ерофеев.
- Мой карабин остался в санитарной машине.
- Где машина?
- Три дня назад я оставил ее на дороге, а сам убежал.
- Почему оставили автомобиль?
- Он был без горючего: остатки бензина слили в другую машину, а нас бросили на произвол судьбы.
- В машине были раненые?
- Конечно! Раненые и кое-кто из медперсонала. Что с ними стало - не знаю…
- Почему оказался у самолетов? [100]
- Случайно. Пробирался на запад, этой ночью блуждал в лесу, вышел к кукурузному полю.
В заключение Ерофеев спросил, не желает ли пленный что-либо сообщить или попросить. Немец в ответ безучастно пожал плечами.
Установилась тягостная пауза. Я смотрел на щуплого рыжеватого немца и - странное дело - испытывал к нему что-то вроде жалости: как-никак человек, к тому же простой шофер, на нациста не похож, и детишки у него малые… Сколько же горя принесли фашисты не только другим, но и своему народу!… Гитлер заварил кашу, а такие вот «фрицы» ее расхлебывают…
* * *
Здесь, в Гольдени, пришлось нам расстаться с замечательным командиром нашей эскадрильи Васей Королевым, которого перевели в другой полк. Командиром назначили заместителя Королева, гвардии капитана Ивана Владимировича Дергачева. На должность командира 3-й эскадрильи к нам прибыл гвардии старший лейтенант Михаил Егорович Никитин. Спокойно, но напористо взялся он за дело и, можно сказать, с ходу повел эскадрилью в бой. Всего несколько дней понадобилось ему, чтобы сделаться «своим» для всех нас, а для меня хорошим другом… Впоследствии он получил звание Героя Советского Союза, окончил Военно-воздушную академию и до ухода в отставку продолжал службу в Вооруженных Силах СССР в звании полковника.
Михаил Егорович и Галина Федоровна - самая симпатичная девушка нашего полка - поженились, воспитали двоих детей.
… К середине сентября дорога по соседству с аэродромом опустела - верный признак того, что мы в тылу даже тыловых войск, А это значат, что скоро нас переместят на другой аэродром, поближе к фронту.
Так оно и было: 15 сентября мы начали перебазироваться на аэродром Брашов. [101]
Наш путь пролегал над Восточными Карпатами, слева виднелись вершины Трансильванских Альп. Над Карпатами, покрытыми густыми лесными массивами, клубился туман, здесь царило величавое спокойствие и ничто не напоминало о войне.
За перевалом нам открылась панорама, которой нельзя было не залюбоваться: обширная изумрудно-зеленая долина, словно все еще продолжалось цветущее лето. В глубокой котловине у подножия Альп приютился Брашов, горы, окаймлявшие этот уютный городок, подобно каменной подкове, круто обрывались, оставляя открытый выход в долину, и город, в этот ранний утренний час освещенный лучами восходящего солнца, только краешком выдавал свое присутствие среди гор.
Местом нашего базирования оказался полевой аэродром в нескольких километрах к северо-востоку от Брашова, у села Прешмер. Он представлял собою большой луг и особенно запомнился тем, что в пяти-шести километрах от него возвышалась гора, которая очень смущала летчиков: при взлете и посадке так и казалось, что вот-вот врежешься в нее или зацепишься за верхушку.
С первых же дней нового базирования усиленно работали полковые разведчики, систематически вылетали звенья и шестерки для нанесения удара по отступающему противнику.
И все же у нас хватило времени ознакомиться с новым краем, в который забросила война, и увидеть, что он заметно отличается от уже знакомых нам районов Румынии. Здесь, в долине, укрытой горами от горячих суховеев, оказалось больше влаги и тепла. Даже во второй половине сентября еще нигде не было видно золотых красок осени, кругом свежая зеленая листва.
Чувствовалось, что это зажиточный край. Все деревенские постройки сложены крепко, словно на века; черепичные крыши, оштукатуренные стены, на окнах - жалюзи. Хозяйственные постройки на подворьях тоже отличаются [102] добротностью, только хранилища для кукурузных початков, по традиции, сооружены из хвороста и жердей в виде узких закромов. В каждом дворе вдоволь скота и птицы.
Этот край не знал войны. Она лишь тенью промелькнула здесь, когда по местным дорогам поспешно отступали немецкие колонны, а по пятам за ними двигались советские войска. Похоже на то, что мы были первыми военными, обосновавшимися здесь на какое-то время: жители, обыденно занимаясь своими делами, не выказывали ни малейшего беспокойства от такого соседства. Вероятно, их не коснулась гитлеровская пропаганда, запугивающая мирное население угрозой красного террора: фашисты не ждали не гадали, что Советская Армия достигнет и этого райского уголка.
Как- то раз слышим, замполит Лозичный созывает нас:
- Давай, братва, к автобусу - поедем в Брашов, проветримся!
Уговаривать нас не пришлось.
Брашов - чистый красивый город с узкими улицами, от которых веет далекой стариной. В центре за стеклами витрин выставлены всевозможные товары: ткани и обувь, ковры и фарфор; лавки мясные и фруктовые… Но в магазинах и лавках почти не видно покупателей: дороговизна и денежная инфляция. Повсюду пестреют зазывные вывески баров, кафе, ресторанов, отелей, парикмахерских, ателье фотографов и портных - в таких заведениях заметно кое-какое оживление.