Я вышел из кабинета с двойственным чувством. Прежде всего, меня переполняла радость: наконец-то я в боевом полку и скоро начну громить фашистов. Но радость отравляло недовольство собою: «Кой черт дернул меня за язык - проситься в третью эскадрилью! Ведь не на танцы в клуб собрался! Как мальчишка… Что подумал обо мне майор?…»
Наш полк вошел в состав 232-й штурмовой авиационной дивизии полковника Валькова и в конце октября 1942 года перелетел в состав Третьей воздушной армии на Калининский фронт.
Боевое крещение
И вот мы на фронтовом аэродроме в 20 километрах восточнее города Осташкова.
Никто из летного состава полка не имел боевого опыта, только командиры эскадрилий побывали на фронте, летая на У-2.
Под их руководством мы усиленно готовились к предстоящим боям: детально изучали район боевых действий [38] и район нашего базирования, прохождение линии фронта, оборону, по фотопланшетам знакомились с основными целями в расположении противника.
Утром 3 декабря командир первой эскадрильи Феофан Феофанович Бахирев, как всегда, отправился на КП полка, а вернувшись, сказал:
- Слушайте боевую задачу! Группой в составе шести Ил-2 под моей командой наносим удар по скоплению танков и артиллерии в квадрате номер четыре. Боевой порядок: в правом пеленге от меня - звено Кондрашова; Клевцов летит слева от меня. Бомбометание и стрельба - по моей команде. Вопросы есть?
Вопросов не было.
- Тогда по самолетам, взлетаем по одному.
Летим… Судя по времени, уже должна бы обозначиться линия фронта, но внизу только заснеженные леса и поля да еще чернеют воронки от разорвавшихся бомб и снарядов.
Ведомый, я внимательно слежу за ведущим Бахиревым, стараюсь держаться в строю и на землю поглядываю: не пропустить бы линию фронта.
Впереди, по курсу, показались какие-то темные квадратики.
- Приготовиться к атаке! - раздается в приемнике голос командира.
Бахирев покачивает самолет с крыла на крыло: это приказ для тех, у кого по какой-нибудь причине отказало радио, - так мы уговорились еще на земле.
Открываю бомболюки, одновременно вижу, как полетели бомбы у ведущего. Нажимаю кнопку сброса: ведомый должен повторять все действия ведущего.
Между тем темные квадратики стали ближе - и превратились в танки. Бомбы ведущего легли точно в цель, а он уже довернул вправо и стреляет по артиллерийским позициям - сначала реактивными снарядами, а потом из пушек и пулеметов. [39]
Я слишком близко держался к ведущему и на развороте оказался у него в хвосте. Он открыл огонь с пологого планирования, я тоже, направив нос самолета на цель, нажал на кнопку пуска реактивных снарядов. Нажал - и похолодел от ужаса: мои РС пролетели под брюхом самолета Бахирева всего в полутора метрах от него, а может, и того ближе! Ну и перепугался же я: ведь чуть было не сбил своего командира!… И только тогда вспомнил, что не носом самолета надо целиться - для этого существует прицел. Как говорится, первый блин - комом; спасибо еще, что так обошлось…
Выполнив повторный заход на цель, наша группа без потерь вернулась домой. Осмотрев самолет, я обнаружил в левом крыле пробоину от зенитного снаряда, но сколько ни старался, так и не смог припомнить, когда же зенитная артиллерия нас обстреляла.
Лейтенант Бахирев, вернувшись с доклада от командира полка, собрал нас для разбора боевого вылета.
- Сержант Клевцов, доложите, что вы видели, как действовали.
- Видел танки, действовал согласно вашему указанию: «делай, как я». Допустил ошибку: начал стрелять, прицелившись носом самолета, поэтому реактивные снаряды пролетели в опасной близости от вашего, товарищ лейтенант, самолета.
Опросив каждого - при этом оказалось, что почти никто ничего толком не понял и не запомнил - Бахирев сказал:
- А теперь я вам расскажу, как было дело.
И он подробно обрисовал нам, сколько было танков, откуда и как вела огонь зенитная артиллерия, как мы атаковали цель, в чем удачи и промахи каждого из нас, каков результат нашей атаки. Под конец он поздравил нас с боевым крещением.
Первый боевой вылет оставил глубокий след в моей душе. Не скажу, что я нисколько не боялся, но с самого [40] начала войны жила во мне спокойная уверенность: я отдам жизнь за Родину. «Прежде чем это случится, - думал я, - мне нужно научиться воевать как следует, чтобы уничтожить возможно больше фашистов и тем приблизить час нашей победы».
* * *
Очень скоро я понял, как мне повезло, что попал в первую эскадрилью. Бахирев оказался одним из самых лучших командиров в полку. Опытный боевой пилот, он участвовал в боях с белофиннами в 1939 году, а в эту войну на У-2 сражался под Ленинградом. К нам, молодняку, он относился по-отцовски заботливо, умел четко поставить задачу, доходчиво объяснить наилучшие способы ее выполнения, личным примером показывал, как нужно смело и эффективно наносить штурмовые удары по врагу, как выполнять противозенитные и противоистребительные маневры.
«Бей врага, как я, и лучше меня!-частенько повторял он. - И учтите, ребята, чем больше у пилота боевых вылетов, то есть боевого опыта, тем больше у него шансов выжить. Конечно, есть еще и талант летчика, очень важна в бою взаимовыручка, наконец, бывает и простое везение, но ничто не заменит боевой опыт».
Это усвоили, и в периоды редкого затишья мы, молодые пилоты, стремились использовать каждую свободную минуту для учебы. Особый упор делался на отработку прицельной стрельбы и бомбометания на специальном полигоне, имитирующем ту или иную характерную цель.
Большое значение придавалось ориентировке на местности. Нередко случалось, что после боевого вылета штурмовикам приходилось возвращаться к себе на аэродром в одиночку. И далеко не всякий из молодых летчиков мог уверенно найти дорогу домой. Опытные пилоты брали с собой молодежь в тренировочные полеты, учили их читать местность, примечать характерные ориентиры на ней, находить путь домой визуально и по приборам. Сесть [41] на вынужденную и поломать самолет из-за потери ориентировки считалось позором. Да и как иначе! Одно дело - потерять самолет в бою, совсем другое угробить его в момент вынужденной посадки из-за собственного разгильдяйства.
Поэтому мы упорно учились, используя для этого буквально каждую свободную минуту. Особенно хорошей школой были для нас систематические разборы вылетов. Выявлялись серьезные ошибки и незначительные просчеты, обсуждались упущенные возможности. Эти разборы проводились в эскадрильи - после каждого боевого вылета, и в полку - в конце дня. Тут уж сам майор Простаков обобщал опыт боевой работы эскадрилий, доводил до нас указания и информацию вышестоящих штабов по распространению боевого опыта других штурмовых полков дивизии, корпуса и в целом ВВС.
Ночевали мы в деревне, расположенной рядом с аэродромом. Я стоял на квартире вместе с сержантом Николаем Журавлевым, летчиком нашей эскадрильи. Он был родом из Калинина и сильно переживал, что ничего не знает о судьбе родителей, оставшихся в оккупации и не подававших о себе вестей после освобождения города от фашистов.
Коля Журавлев погиб в свой первый боевой вылет, и случилось это так. После взлета у него не убрались шасси. Сам ли он о них забыл, случилась ли поломка (как когда-то у меня) - неизвестно. Если самолет оказался неисправен, ему следовало вернуться на аэродром. Возможно, Коля посчитал, что это будет расценено как трусость. Как бы то ни было, но он продолжал полет с выпущенными шасси. Дальше - понятно: большое лобовое сопротивление, двигатель перегревается, машина теряет скорость, и Коля отстает от группы… Но он, хоть и в одиночку, все-таки долетел до линии фронта. А там - море зенитного огня, стаи немецких истребителей… Так и сгинул мой товарищ Коля Журавлев. Наша дружба была недолгой по времени, но я [42] тяжело переживал утрату: впоследствии не раз терял боевых друзей, но Коля был первым… И горько было сознавать, что погиб он исключительно из-за своей неопытности.