Вскоре случилось мне попасть в неприятную историю. Группе из шести Илов первой эскадрильи было дано задание: нанести штурмовой удар по скоплению железнодорожных эшелонов на станции Оленино. Нашу группу возглавлял штурман полка капитан Константин Филиппович Воробьев, его заместителем был назначен замкомэска Михаил Васильевич Кондрашев. К этому времени я уже раскованнее чувствовал себя в полете: мне удавалось одновременно и в строю держаться, и вести ориентировку, и отыскивать цель.
Мы пересекли линию фронта на высоте 1000 метров и с противозенитным маневром приближались к цели. До станции Оленино оставалось километров шесть-семь. Внезапно Воробьев, не дав нам никакой предварительной команды, резко разворачивается влево, то есть на меня, и переводит самолет в крутое пикирование. Все правые ведомые последовали за ним. Я оказался выше группы и, чтобы ни с кем не столкнуться, последним перевел в пикирование свой самолет. Вижу: сброшенные впереди летящими самолетами бомбы падают не на цель.
«Ведущий что-то не так рассчитал», - подумал я.
Мгновенно принимаю решение: поберечь бомбы для второго, более удачного захода - вон они, вражеские эшелоны, уж со второго захода ведущий не промахнется!
На пикировании я немного отстал от группы, а когда догнал ее, то с удивлением обнаружил, что ведет нас уже не Воробьев (его вообще нигде не видно), а Кондрашев, и ведет не к станции, а обратно, к линии фронта.
Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ведущим; так я привез домой весь боекомплект. Оказалось, что Воробьев вернулся на аэродром раньше нас.
Вскоре меня вызвал к себе начальник особого отдела полка. [43]
- Это правда, Клевцов, что ты привез бомбы обратно? - спрашивает он меня.
- Правда.
- Как же так? Вся группа сбросила бомбы, а ты - нет! Ты что, не хочешь громить фашистов?!
- Хочу, потому и не стал разбрасывать бомбы как попало, мимо цели, они пригодятся для настоящего дела.
- Хочешь сказать, что бомбы сбросили впустую?
- Спросите об этом капитана Воробьева.
Видимо, Воробьев нашел в себе мужество признать свою ошибку, во всяком случае меня в особый отдел больше не вызывали, а сам Воробьев в дальнейшем отлично воевал вплоть до своего ранения в 1944 году…
Нашей 232-й ШАД не долго пришлось воевать на Калининском фронте: в конце декабря дивизию вывели из состава 3-й воздушной армии и направили на Волховский фронт в состав 14-й воздушной армии. В это время готовилась наступательная операция Волховского и Ленинградского фронтов по прорыву блокады Ленинграда.
Волховский фронт
Мы прилетели на полевой аэродром Гремячево, немного южнее железнодорожной станции Будогощь. Перелет проходил поэскадрильно, так что наша 1-я эскадрилья раньше других оказалась на новом месте, и мы наблюдали за посадкой наших товарищей из 2-й и 3-й эскадрилий.
Слышим, Коля Озорнов кричит:
- Что он делает, растяпа?! Там же ров!
Когда заходили на посадку, я видел этот противотанковый ров на краю аэродрома.
И вот теперь какой-то, как видно, молодой пилот умудрился приземлиться за пределами аэродрома, еще до противотанкового рва.
- Эх! Сейчас разобьется!-закричал Коля. [44]
Так и случилось: самолет, еще на скорости, добежал до насыпи на краю рва, подпрыгнул, перескочил через ров, колесами ударился о насыпь на противоположной стороне рва и, напрочь отбив колеса, на фюзеляже «проехал» метров сто, после чего остановился.
Все побежали к покореженному самолету. Возле него с поникшей головой стоял сержант Хозин. Так нелепо угробить драгоценную машину!…
Смотрим, на пусковых установках под плоскостями - полный комплект подвешенных реактивных снарядов РС-82 с ввернутыми взрывателями, причем половина из них - ударного действия.
Командир полка отдал приказ: срочно снять реактивные снаряды с самолета и отбуксировать его на стоянку.
Техник по вооружению 3-й эскадрильи прежде всего принялся выворачивать взрыватели. Все шло благополучно, но когда он взялся за последний снаряд, случилась беда: ветрянка у взрывателя дистанционного действия свернулась и упала на землю.
- Разбегайтесь!-не своим голосом закричал техник.
Но все и так уже бросились врассыпную, потому что знали: максимум через 22 секунды произойдет взрыв.
Несколько человек, и я в том числе, не побежали, а спрятались за броней самолета.
Раздался взрыв.
Я выглянул из-за своего укрытия и прежде всего увидел техника: крикнув нам «ложись», сам он ни лечь не успел, ни отбежать далеко; он стоял метрах в десяти от самолета, повернувшись к нему спиной и подняв воротник меховой куртки.
Ну и удивились же мы, когда узнали о результате взрыва! Никто не получил ни царапины, даже техник отделался испугом, лишь в крыле самолета зияла большая дыра.
Любопытные стали расходиться, пошли к себе в эскадрилью и мы с Игорем Брылиным и Колей Озорновым.
- Это что же получается? - недоумевал Игорь. - Нас [47]
(Отсутствуют страницы 45-46)
квадрате № 7 разрешаю. Будьте внимательны, над целью - истребители противника.
- «Родина», «Родина»! Я - «Сокол-10», вас понял: работать разрешено, в воздухе истребители противника.
После этого командир обращается к нам:
- «Соколы», «Соколы»! Я - «Десятый», приготовиться к атаке, усилить наблюдение за воздухом!
Теперь я передаю по СПУ - самолетному переговорному устройству:
- Покровский! В воздухе истребители противника, смотри внимательно, веди прицельный огонь, докладывай мне воздушную обстановку.
- Вас понял, командир!
Группа с противозенитным маневром вышла на цель. По радио команда:
- Я «Десятый», в атаку - за мной!
Неподалеку от цели - артиллерийских позиций - я заметил на опушке леса штабеля зеленых ящиков и понял, что это - склад боеприпасов.
Вслед за ведущим перевожу самолет в пикирование, прицеливаюсь, открываю огонь из РС, пушек и пулеметов по артиллерийским позициям, а весь запас бомб сбрасываю на склад боеприпасов.
Раздается сильнейший взрыв - склад взлетает на воздух.
При выходе из атаки я отстал от ведущего метров на 300-400.
- Командир, - раздается в СПУ голос Покровского, - группу преследуют истребители!
- Валера, открывай прицельный огонь!
Я повел самолет по прямой.
Уверенный в Покровском и его пулемете, я подумал: «Пусть бы немцы атаковали не ребят, а меня!»
Моя мысль как будто передалась фашистским летчикам: справа и слева от меня засверкали снаряды, они пробивали обшивку центроплана и плоскостей. [48]
И тут я понял, что, летя по прямой и тем самым создавая хорошие условия для стрельбы Покровскому, я создаю еще лучшие условия для атаки моего самолета истребителями противника, а огонь их в шесть раз мощнее огня воздушного стрелка.
Но что такое? Почему замолчал пулемет?
- Валерий! - кричу в СПУ, - почему не стреляешь?
В ответ - молчание.
«Убит», - решил я.
Стрельба по моему самолету прекратилась, но я, как ни старался догнать ведущего, заметно от него отставал: двигатель был поврежден, разбиты масляная система и система охлаждения. Через некоторое время двигатель заклинило, машина начала стремительно терять высоту.
Что делать? Единственный путь к спасению - прыгать с парашютом. Но как я могу покинуть самолет: что, если Покровский не убит, а ранен?… Надо попытаться сесть.
С каждой секундой земля все ближе и ближе.
Впереди показалась большая снежная поляна. Я произвел посадку на фюзеляж, Ил, пропахав снег, прополз метров триста и, уткнувшись в сугроб, остановился.