Посреди ночи кто-то из моих домашних проснулся и вышел. Я тоже поднялась с постели и начала будить слугу но он и не подумал пошевелиться, негодник. Я сильно рассердилась на него, и он нехотя встал и отправился в путь.
Вернувшись, слуга сказал:
– Теперь она не больше круглой соломенной подушки для сидения. Садовник усердно ее бережет, детей и близко не подпускает. Не извольте беспокоиться, дня два еще продержится. Садовник рад. "Дело верное, говорит, я получу обещанный подарок!"
В приливе восторга я начала мечтать о том, как придет долгожданный день. Я насыплю горку снега на поднос и покажу государыне. Сердце мое билось от радостного ожидания.
Наконец пришло утро пятнадцатого дня. Я встала ни свет ни заря и дала моей прислужнице шкатулку:
– Вот, иди к горе, насыпь сюда снегу! Бери его оттуда, где он белый. А грязный снег смахни и отбрось.
Женщина что-то уж слишком скоро вернулась, размахивая на ходу крышкой от пустой шкатулки (*184).
– Снег весь растаял! – воскликнула она.
Я была изумлена и глубоко огорчилась. Какая неудача! Я сложила к случаю неплохое стихотворение и думала читать его людям с печальными вздохами… А теперь – к чему оно?
– Как могло это случиться? Вчера вечером снега было еще вот столько, а за ночь весь растаял? – спрашивала я с отчаянием.
Служанка начала крикливо рассказывать:
– Садовник так сетовал, так жаловался, всплескивая от горя руками: "Ведь до самой темноты еще держалась! Я-то надеялся получить подарок…"
В эту минуту явился посланный из дворца. Императрица велела спросить у меня:
– Так что же, стоит ли еще снежная гора?
Как ни было мне тяжело и досадно, я принуждена была ответить:
– Передайте от моего имени государыне: "Хоть все и утверждали, что снежная гора растает в старом году и уж самое позднее в первый день нового года, но она еще вчера держалась до самого заката солнца. Смею думать, я верно предсказала. Если бы снег не растаял и сегодня, моя догадка была бы уж слишком точной. Но кажется мне, нынче ночью кто-то из зависти разбросал его".
В двадцатый день первой луны я вернулась во дворец и первым делом начала рассказывать государыне историю снежной горы.
– Не успела моя служанка уйти, как уже бежит назад, размахивая крышкой. Словно тот монашек, что сказал (*185): "А ларец я бросил". Какое разочарование! Я-то хотела насыпать на поднос маленькую горку из снега, красиво написать стихи на белой-белой бумаге и поднести вам!
Государыня от души рассмеялась, и все присутствующие не могли удержаться от смеха.
– Ты отдала снежной горе столько сердечной заботы, а я все испортила и, наверно, заслужила небесную кару. Сказать тебе правду, вечером в четырнадцатый день года я послала служителей разбросать снежную гору. (Забавно, что в своем ответном письме ты как раз и заподозрила нечто подобное.) Старичок-садовник проснулся. И, молитвенно сложив руки, стал просить, чтобы гору пощадили, но слуги пригрозили ему: "На то есть высочайший приказ. Никому ни слова, иначе берегись, сровняем с землей твою лачугу".
Они побросали весь снег за ограду, что находится к югу от караульни Левой гвардии.
"Крепкий был снег, еще немало его оставалось", – сказали слуги. Пожалуй, он дождался бы и двадцатого дня, ведь к нему прибавился первый снег нового года. Сам государь, услышав об этом, заметил: "А она глубоко заглянула в будущее, вернее других…" Прочти же нам твое стихотворение. Я созналась во всем, и, по совести, ты победила!
Дамы вторили государыне, но я, всерьез опечаленная, была не в силах успокоиться.
– Зачем я стану читать стихи? Теперь, когда я узнала, как жестоко со мной поступили!
Пришел император и заметил:
– Правду сказать, я всегда думал, что она – любимая наперсница государыни, но теперь что-то сомневаюсь…
Мне стало еще более горько, я готова была заплакать.
Я так радовалась, что падает свежий снег, но императрица приказала смести его и убрать.
– Она не хотела признать твою победу, – улыбнулся император.
{88. То, что великолепно}
Китайская парча.
Меч в богато украшенных ножнах.
Цветные инкрустации из дерева на статуе Будды.
Цветы глицинии чудесной окраски, ниспадающие длинными гроздьями с веток сосны.
Куродо шестого ранга.
Несмотря на свой невысокий чин, он великолепен! Подумать только, куродо вправе носить светло-зеленую парчу, затканную узорами, что не дозволяется даже отпрыскам самых знатных семей!
Дворцовый прислужник для разных поручений, сын простолюдина, он был совсем незаметен, пока состоял в свите какого-нибудь должностного лица, но стоило ему стать куродо – и все изменилось! Словами не описать, до чего он ослепителен.
Когда куродо доставляет императорский рескрипт пли приносит от высочайшего имени сладкие каштаны на церемониальное пиршество (*186), его так принимают и чествуют, словно он с неба спустился.
Дочь знатного вельможи стала избранницей императора, но еще живет в родном доме и носит девический титул химэги`ми – юной принцессы. Куродо является с высочайшим посланием в дом ее родителя. Прежде чем вручить послание своей госпоже, дама из ее свиты выдвигает из-под занавеса подушку для сидения, и куродо может видеть края рукавов… Думаю, не часто приходилось человеку его звания любоваться таким зрелищем!
Если куродо вдобавок принадлежит к императорской гвардии, то он еще более неотразим. Садясь, он раскладывает веером длинные полы своих одежд, и сам хозяин дома из своих рук подносит ему чарку вина. Сколько гордости должен чувствовать в душе молодой куродо!
Куродо водит дружбу с сыновьями знатнейших семей, он принят в их компанию как равный. Бывало, он трепетал перед ними и никогда не посмел бы сидеть с ними в одной комнате… А теперь юные вельможи с завистью смотрят, как в ночную пору он прислуживает самому императору, обмахивает его веером или растирает палочку туши, когда государь хочет написать письмо.
Всего лишь три-четыре года куродо близок к государю… В это время он может появляться в толпе высших сановников, одетый самым небрежным образом, в одеждах негармонических цветов. Но вот всему конец – близится срок отставки.
Куродо, казалось бы, должен считать разлуку с государем горше смерти, но печально видеть, как он хлопочет, вымаливая какой-нибудь тепленький пост в провинции – в награду за свои услуги.
В старые времена куродо с самого начала года принимались громко сетовать, что пришел конец их службы. В наше время они бегом торопятся в отставку.
Одаренный талантами ученый (*187) высшего звания в моих глазах достоин великого почтения. Пусть он неказист лицом, нечиновен, но свободно посещает высочайших особ. С ним советуются по особым вопросам. Он может быть назначен наставником императора – завидная судьба. Когда он сочинит молитвословие или вступление к стихам, все воздают ему хвалу.
Священник, умудренный знаниями, тоже, бесспорно, достоин восхищения.
Торжественный проезд императрицы в дневные часы.
Церемониальный кортеж канцлера – "Первого человека в стране". Его паломничество в храм Ка`суга.
Светло-пурпурные ткани цвета виноградной грозди.
Все пурпурное великолепно, будь то цветы, нити шелка или бумага. Среди пурпурных цветов я все же меньше всего люблю ирис.
Куродо шестого ранга потому так великолепно выглядят во время ночного дежурства во дворце, что на них пурпурные шаровары.
{89. То, что пленяет утонченной прелестью}
Знатный юноша, прекрасный собой, тонкий и стройный в придворном кафтане.
Миловидная девушка в небрежно надетых хака`ма (*188). Поверх них наброшена только летняя широкая одежда, распоровшаяся на боках. Девушка сидит возле балюстрады, прикрывая лицо веером.
Письмо на тонкой-тонкой бумаге зеленого цвета, привязанное к ветке весенней ивы.
Веер с тремя планками. Веера с пятью планками толсты у основания, это портит вид.
Кровля, крытая не слишком старой и не слишком новой корой кипариса, красиво устланная длинными стеблями аира.
Из-под зеленой бамбуковой шторы выглядывает церемониальный занавес. Блестящая глянцевитая ткань покрыта узором в виде голых веток зимнего дерева. Длинные ленты зыблются на ветру…
Тонкий шнур, сплетенный из белых нитей.
Штора ярких цветов с каймою.
Однажды я заметила, как возле балюстрады перед спущенными бамбуковыми занавесками гуляет хорошенькая кошечка в красном ошейнике. К нему был прикреплен белый ярлык с ее именем. Кошечка ходила, натягивая пестрый поводок, и по временам кусала его. Она была так прелестна!
Девушки из Службы двора, раздающие чернобыльник и кусудама в пятый день пятой луны. Голова убрана гирляндой из стеблей аира, ленты как у юных танцоров Оми (*189), но только не алого, другого цвета. На каждой шарф с ниспадающими концами, длинная опояска.