Выгрузились, выгрузили свой тяжелый багаж, сели в ожидании на травке. Сахаров и Брызгалов отправились куда-то на извозчике, с собой они захватили десятника Федора Колесникова — расторопного молодого паренька.
Греясь на непривычном для нас теплом сентябрьском солнышке, я смотрел на беленькие хаты утопавшей вдали, в зелени, станицы Апшеронской на другом берегу быстрой и прозрачной речки, носившей странное название — Туха. А за хатами угадывалась широкая река Пшеха, а за рекою поднимались невысокие, покрытые янтарно-желтым, бурым и красноватым лесом горы. А выше поднимались еще горы, синеющие вдали, а над ними уже совсем далеко высились. отдельные зубцы бело-синих снеговых гор…
Часа через два явился Федор; он приехал на трех длинных фурах за нами, за нашим багажом, и мы отправились в станицу. Бравый молодчик из стансовета помимо воли хозяев вселил нас в три, находившиеся на одной улице беленькие, с земляными полами хаты. В одной хате в большой комнате разместилась наша контора, иначе камералка, иначе столовая, там же в маленькой комнате устроились Брызгалов, инженер Кудрявцев и завхоз Цыбулько. В другой хате устроились мы, техники: Шура Соколов, Костя Машаров, Коля Гусев, Сережа Сахаров и я, а также десятник Федор Колесников. Сережа был однофамильцем нашего главного начальника. А сам Вячеслав Викторович, иначе Старик, поместился отдельно, к нему допускался только Шура Соколов.
Тогда изыскательские партии, следуя еще дореволюционным традициям, снабжались солидно и с комфортом. Мы привезли из Москвы складные койки, одеяла, разную посуду — кастрюли, чугуны, миски, тазы, ложки, кружки, основные продукты — муку, крупы, сахар, соль, мясные консервы. Привезли палатки, но они пока оставались свернутыми. Щеголяли мы в спецовках цвета хаки, подобных тем, в каких комсомольцы — легкие кавалеристы — наводили ужас на крестьян…
Мы расставили по стенам койки, постелили постели, собрались спать. Я начал раздеваться, и тут ко мне подскочил Шура Соколов и яростно зашептал:
— Крест, крест сними!
Я потихоньку, чтобы никто не видел, снял серебряный на серебряной же цепочке крест, который носил с самого раннего детства, и спрятал его на дне своего чемодана. А вновь я его надел лишь сорок лет спустя…
На следующее утро Шура меня разбудил в шесть часов, чтобы еще до завтрака успеть преподать мне первый и, должен добавить, единственный в моей жизни урок по практической геодезии. Мы вытащили ящик, треногу и рейки на травку.
— Смотри и запоминай, — говорил он мне, показывая, как привинчивать к треноге нивелир, как устанавливать его по уровню, как выверять, как отсчитывать деления по рейке. Раньше я знал лишь названия различных частей нивелира.
Я старался изо всех сил, напрягал всю свою память. Шура то объяснял, то цыкал на меня. С величайшей бережностью я вертел винты, стремясь поймать неугомонный пузырек уровня. Пот выступил у меня на лбу, руки дрожали. А Шура снова и снова то терпеливо показывал, то начинал злиться.
— Ну ладно, авось Старик не заметит, что ты в геодезии ни бум-бум, сказал он наконец.
После завтрака Вячеслав Викторович приказал нам проверить инструменты, потренироваться. Мы высыпали на улицу.
— Держись смелее, — успел мне шепнуть Шура.
И я, словно давно привык, вынул из ящика нивелир, смело привинтил его к треноге, собрался устанавливать. И вдруг увидел, что Старик стоит недалеко от меня, не так чтобы близко, а примерно шагах в двенадцати. Я понял, что он следит за мной. Сердце у меня захолонуло, я сжал кулаки, чтобы не растеряться, начал вертеть винты. Как же я проклинал этого живчика — пузырек уровня, подводил, подводил его к середке, а он, гадина, не желал мне подчиняться, все отползал в сторону. Наконец я установил инструмент. Шура отошел с рейкой, встал с нею, издали ободряюще помахивая рукой. Я уставился в трубу, глядя на Шуру, непривычно перевернутого вверх ногами, глядя на шашечки рейки, взял отчет, записал.
А Старик все стоял невдалеке и будто всматривался вдаль…
Во второй половине дня мы были свободны. Сережа Сахаров и я отправились обозревать окрестности. Пересекли несколько улиц, подошли к берегу реки Пшехи. Была она шириной метров пятьдесят, прозрачная и быстрая. Убедившись, что глубина ее не выше колена, мы решили переправиться на ту сторону вброд. Разулись, сапоги взяли под мышки и пошли.
И тут меня сшибло течением, сапоги поплыли. Счастье, что Сережа их поймал. А то вот бы был номер: первый день работы — и казенные сапоги утопил!