Расскажу одну историю, случившуюся некогда в семье Писаревых и Раевских.
Из-за своей непомерной толщины отец Рафаила Алексеевича — Алексей Алексеевич Писарев не мог справляться со своими супружескими обязанностями. А к ним в Орловку постоянно ездил сосед, помещик Владимир Артемьевич Раевский, приходившийся братом деда упомянутых братьев Раевских. Был он холостяк, судя по портрету, жгучий брюнет с пышными черными усами и шевелюрой и, видимо, считался неотразимым.
И вот, на удивление всего уезда, дети Писаревы стали рождаться тоже жгучими брюнетами. Одна из дочерей толстяка — Анна Алексеевна — вышла замуж за графа Алексея Павловича Бобринского, и большинство его потомков, живущих у нас и живущих за границей, тоже брюнеты. Они, наверное, и не подозревают, что в из жилах течет кровь Раевских.
Младший сын толстяка Сергей прославился иным путем. Приехав в Ясную Поляну в гости к Толстому, он вздумал ухаживать за его женой, и тогда ревнивый великий писатель посадил его в простую телегу и самым бесцеремонным образом изгнал из своего дома. А впоследствии этот эпизод он описал в «Анне Карениной». Однако лица, знавшие Сергея Алексеевича Писарева, утверждали, что он совсем не был похож на незадачливого ухажера, выведенного Толстым под именем Васеньки Веселовского.
В Орловском помещичьем доме было положено начало общественной деятельности моего отца. Князь Львов и Писарев предложили ему — двадцатипятилетнему — выдвинуть от имени либералов свою кандидатуру на предстоящих дворянских выборах на должность Епифанского уездного предводителя дворянства. Мой отец, видимо, польщенный доверием, дал свое согласие и был выбран подавляющим числом голосов. На эту, более почетную, чем доходную, должность мог быть избран только дворянин-землевладелец. Отец землей не владел, но от своего дяди Александра Михайловича он получил официальную доверенность. Если бы он знал, сколько в далеком будущем неприятностей доставит эта его служба и ему самому, и его детям!
2
Моя мать Анна Сергеевна родилась в 1880 г. Впервые дедушка Лопухин привез ее из Орла в Москву одиннадцатилетней девочкой. Сразу она попала в объятия множества родственников, которые восхищались ею, возили ее повсюду, угощали, целовали. Отец повез ее в Малый театр на «Орлеанскую деву». Она увидела Ермолову и вернулась из театра в таком состоянии, что дня три не могла ни о чем другом думать, как о Жанне Д‘Арк. Впоследствии она мне говорила, что ни один спектакль не производил на нее столь неотразимого впечатления, как этот. Всю жизнь она его вспоминала, в ней — скромной провинциальной девочке — спектакль поднял высокие чувства, пробудил высокие идеалы, она считала, что именно образ деревенской глубоко религиозной пастушки, спасительницы Франции, помог ей выработать то мировоззрение, которое она с тех пор до конца жизни исповедовала. Мне — мальчику — она читала трагедию вслух, читала своим задушевным голосом, слегка нараспев, особенно в монологах. А после каждого действия она откладывала книжку и рассказывала мне о костюмах, о постановке, о действующих лицах и больше всего о Жанне.
В тот ее приезд мой отец впервые увидел на похоронах общего родственника девочку, но не обратил на нее никакого внимания. Потом она вновь приезжала четырнадцатилетней, но они тогда не встречались. Сохранилась прелестная фотография моей матери с двумя сверстницами; они одеты для костюмированного бала. Слева от нее Асенька Баранова — ее двоюродная сестра — дочь Алексея Павловича, умершая восемнадцати лет от чахотки, справа — Маша Бутенева — падчерица ее тетки Екатерины Павловны и дочь графа Константина Аполлинарьевича Хрептович-Бутенева.
В 1893 г. однажды в Хилково приехал Лев Толстой из Пирогова — имения его брата Сергея, которое находилось в пяти верстах от Хилкова. Он намеревался посоветоваться с Сергеем Алексеевичем — о различных процедурных тонкостях судебного процесса для своего будущего романа «Воскресение».
Тогда многие осуждали Толстого за его отход от православия. И моя мать, с детства преклонявшаяся перед его произведениями, сжав кулаки, подошла к нему здороваться, а он так посмотрел на нее из-под своих густых бровей, что у нее язык прилип к гортани.