Пребывая еще в том возрасте, когда свойственно испытывать иллюзии, и владея капиталом в четыре тысячи франков, казавшимся мне неисчерпаемым богатством, я услышал о России как о настоящем Эльдорадо для всякого мастера своего дела, который хоть немного известен своим искусством, и, поскольку уверенности в самом себе у меня хватало, решил отправиться в Санкт-Петербург.
Сказано — сделано. Я был холост, никаких обязательств у меня ни перед кем не было, долгов — также; стало быть, мне требовалось только запастись несколькими рекомендательными письмами и паспортом, что не отняло много времени, и спустя неделю после того, как мною было принято это решение, я уже был на пути в Брюссель.
Я избрал сухопутный маршрут прежде всего потому, что рассчитывал дать в городах, через которые мне предстояло проехать, показательные поединки и тем самым заработанными деньгами окупить дорогу; кроме того, будучи восторженным ценителем нашей боевой славы, я хотел побывать на полях блистательных сражений, где, по моему мнению, должны были, как у гробницы Вергилия, произрастать одни только лавры.
В столице Бельгии я пробыл два дня; в первый день я участвовал там в показательном поединке, во второй — дрался на дуэли. Вполне благополучно справившись и с тем и с другим, я получил весьма выгодные предложения, позволявшие мне остаться в этом городе, однако я их не принял, ибо что-то толкало меня вперед.
Тем не менее я остановился на день в Льеже; здесь в городском архиве служил мой старый школьный товарищ, и я не хотел проехать мимо, не повидавшись с ним. Он жил на улице Пьеррёз; с террасы его дома, где я сводил знакомство с рейнским вином, мне был виден весь расстилавшийся внизу город — от селения Херстал, где родился Пипин, до замка Раниуль, откуда Готфрид направился в Святую Землю. А пока я разглядывал панораму, мой школьный товарищ рассказывал мне легенды, связанные с увиденными мною старинными зданиями: эти пять или шесть историй были одна занимательнее другой, но самой трагичной из них была, без сомнения, та, которая называлась «Пиршество у Варфюзе» и сюжет которой был связан с убийством бургомистра Себастьяна Ларюэля, чье имя до сих пор носит одна из улиц города.
Садясь в дилижанс, отправлявшийся в Ахен, я поделился со своим школьным товарищем намерением останавливаться в прославленных городах и посещать места знаменитых сражений; но он высмеял эти планы и сообщил мне, что в Пруссии останавливаются не там, где хотят пассажиры, а там, где это угодно кондуктору, в чьем полном распоряжении находятся они все с той минуты, как их запирают в кузове дилижанса. И в самом деле, по пути из Кёльна в Дрезден, остановиться где на три дня я имел твердое намерение, нам позволяли выходить из нашей клетки лишь для того, чтобы поесть, причем ровно столько, сколько необходимо было для поддержания нашего существования. После трех дней такого вынужденного заключения, против которого, кстати, никто из пассажиров не протестовал — настолько это было обычно в королевстве его величества Фридриха Вильгельма, — мы прибыли в Дрезден.
Именно в Дрездене в 1812 году Наполеон, прежде чем вступить в Россию, устроил тот большой привал, на который он призвал одного императора, трех королей и одного вице-короля; что же касается владетельных князей, то они в таком количестве толпились у входа в императорский шатер, что их можно было принять за адъютантов и офицеров-порученцев; король Пруссии провел там в ожидании приема три дня.
Все было готово, чтобы отплатить Азии за нашествия с нее гуннов и татар. Шестьсот семнадцать тысяч человек, кричавших «Да здравствует Наполеон!» на восьми языках, рукой гиганта были передвинуты с берегов Гвадалквивира и Калабрийского моря к берегам Вислы; они везли с собой тысячу триста семьдесят два орудия, шесть понтонных парков, набор снаряжения для осады; впереди них следовали четыре тысячи фур с провизией, три тысячи повозок с артиллерийскими припасами, тысяча пятьсот госпитальных фур и тысяча двести гуртов скота, и где бы ни проходило это войско, вслед ему раздавались восторженные крики всей Европы.
Двадцать девятого мая Наполеон покинул Дрезден, лишь на краткий миг задержался в Познани, чтобы обратиться с дружественным приветствием к полякам, пренебрег Варшавой, остановился в Торне ровно настолько, чтобы осмотреть укрепления и воинские склады, направился к Висле, оставив по правую руку Фридланд — место славных воспоминаний, и, наконец, прибыл в Кёнигсберг, двигаясь откуда по направлению к Гумбиннену, он побывал в расположении четырех или пяти своих армий и провел им смотр. Походный порядок был установлен: все пространство от Вислы до Немана усеяли движущиеся люди, повозки и фуры; Прегель, текущий из одной реки в другую подобно вене, связывающей две главные артерии, заполнили суда с провизией. И вот 23 июня, еще до рассвета, Наполеон прибывает на опушку Пильвишкского леса в Пруссии; перед ним простирается цепь холмов, противоположные склоны которых омываются русской рекой. Император, прибывший сюда в карете, в два часа ночи пересаживается на лошадь, подъезжает к аванпостам неподалеку от Ковно, надевает шляпу и плащ, какие носят в польской легкой кавалерии, и галопом направляется вместе с генералом Ак-со и несколькими солдатами на рекогносцировку пограничной реки; доскакав до берега, лошадь его падает и выбрасывает всадника на песок, в нескольких шагах от себя.