Признаюсь, я в то время читал лишь свою окружную газету, выходившую три раза в неделю, а потому плохо следил за жизнью всего Советского Союза. Вот почему для меня явилось неожиданным приглашение быть гостем всесоюзного торжества науки. Начались сборы в путь.
В Ленинград съехалось, вероятно, до тысячи представителей советских научных учреждений и до сотни представителей двадцати четырех зарубежных стран.
6 сентября состоялось торжественное заседание в здании Ленинградской филармонии. Вначале оркестр под управлением выдающегося советского композитора А. К. Глазунова исполнил торжественную увертюру. С речами выступили «всесоюзный староста» М. И. Калинин, а потом президент Академии наук академик А. П. Карпинский. Выступали также вице-президент Академии наук академик В. А. Стеклов и секретарь Академии академик С. Ф. Ольденбург.
Был объявлен перерыв, длившийся около получаса. Смотрю, кое-кто из участников заседания подходит к известным ученым с просьбой оставить автограф. У меня был лишь голубой листок бумаги с напечатанной программой заседания. Пусть, думаю, напишут на этой программе, — двойной исторический документ получится! В руках у меня был красно-синий карандаш…
Взял я эти свои «доспехи» и подошел к академику А. П. Карпинскому. Ласковый старичок, — ему в то время шел девятый десяток — спросил, откуда я такой по-провинциальному одетый делегат. Когда я отрекомендовался, Александр Петрович сказал, что он изучал геологию Шадринского Зауралья.
Потом я подошел к А. В. Луначарскому. Он расписался моим карандашом. Поставил свою подпись М. И. Калинин. Четвертый автограф дал академик Н. Я. Марр. С ним я был знаком по Центральному бюро краеведения при Академии наук, где я был действительным членом и выступал на всесоюзных краеведческих конференциях. Подходил я еще к А. К. Глазунову, но он всем отказывал, отказался и мне дать свой автограф.
Торжества в Ленинграде продолжались целых пять дней. За это время гости Академии наук побывали на торжественном приеме, посетили разные научные и политические заседания, всякого рода выставки, музеи, концерты, спектакли, участвовали в экскурсиях по окрестностям Ленинграда.
Помню прием в стенах Академии. Видел я здесь многих знаменитых ученых: И. П. Павлова, А. Е. Ферсмана, А. Ф. Кони и многих других. Оглянешься, бывало, кругом, а тут все такие знаменитости, о которых только читал или слышал. Сидишь где-либо в сторонке, а недалеко от тебя беседуют два старичка. Начинаешь прислушиваться, всматриваться в лица… Что-то знакомое… Да где же я их видел? А, да: на портрете в журнале или в газете… Да это же Анатолий Федорович Кони — автор великолепных воспоминаний из его юридической практики!
Из экскурсий по Ленинграду и его окрестностям я выбрал поездку в Петродворец, тогда еще называвшийся Петергофом, чтобы прокатиться по морю и посмотреть на знаменитые фонтаны. Стояла осень, небо было все десять дней серым. Вез нас небольшой пароходик, вмещавший, вероятно, не больше сотни людей. По пароходику ходили кинооператоры и снимали нас на пленку. Кто-то из них попросил меня сесть рядом с девочкой, одетой в дешевое ситцевое платьице. У меня вид был тоже не из казистых.
Мне было странно видеть здесь юную гостью. Я заинтересовался и стал расспрашивать. Оказалось, эта девочка — потомок Ломоносова, Нина Быкова. Я обрадовался, разговорился и попросил девочку дать мне ее автограф. На этот раз листок бумаги у меня был с собой, и моя новая знакомка детским, ученическим почерком написала карандашом:
«Настоящий листочек пусть будет воспоминанием участия на торжествах 200-летия Академии Наук в Ленинграде. Нина Быкова. На пароходе 8 сентября 1925 года».
Я до сих пор жалею, что в течение пяти дней пребывания в Ленинграде так и не поговорил ни с кем, кроме археолога А. А. Спицына, у которого я был на квартире.
После пятидневого гощения в Ленинграде мы приехали в Москву. Больше всего врезались мне в память участие в торжественном заседании в Большом театре и не менее торжественный обед в Доме Союзов. Для меня было совершенно неожиданным явиться членом президиума и сидеть на сцене театра вместе с советскими и иностранными учеными. Я поспешил усесться в один из последних рядов. Моим соседом оказался профессор Екатеринославского (теперь Днепропетровского) горного института Лебедев. Узнавши, что я из Шадринска, оживился и сказал, что в Шадринск была сослана по политическому делу его сестра, тоже Лебедева. Потом-то я узнал, что действительно была такая в шадринской ссылке, она вышла замуж тоже за ссыльного по политическому же делу товарища, Троицкого. Это было в конце 1880-х или в начале 1890-х годов.