— Что вы, Юрий Семенович, — улыбнулся натянуто Новиков, — я хотел бы только попросить, чтобы она несколько раз поработала с нашим врачом.
— Так за чем же дело, никто, думаю, не против такого содружества, — поспешил вмешаться я, пока ведущие не ввязались в словесную дуэль, от которой была бы только потеря времени. И добавил для полной ясности: — Насколько понимаю, все мы одинаково болеем за своих раненых, где бы они ни находились…
Действительно, в чем в чем, а уж в этом-то все советские медики были единодушны независимо от рангов, степени занятости и усталости, особенностей характера. Тот же Юрий Семенович, например, в котором взыграло ретивое, когда ему вдруг почудилось, что кто-то намеревается переманить к себе одну из его учениц, сам, несмотря на большую нагрузку, попросил после пребывания у нас профессора С. С. Юдина направить его на несколько дней в 4-ю ударную армию, чтобы поделиться с армейскими коллегами новым опытом. В течение недели с утра до вечера этот немолодой ученый ездил по тамошним госпиталям и демонстрировал хирургам медсанбата юдинские приемы хирургической обработки ран суставов, облегчившие долю многих тысяч раненых.
Братская помощь коллегам, как и всякий высокий душевный порыв, положительно сказывалась в конечном счете на нашей собственной работе. Мы почерпнули немало полезного из опыта соседей, особенно при борьбе с газовой гангреной. М. Ю. Новиков столкнулся с этим коварным недугом зимой 1939/40 года, во время советско-финляндской войны, и продолжал затем изучение анаэробной инфекции, приводящей к газовой гангрене. Его многолетние наблюдения за признаками газовой гангрены и обширный опыт ее преодоления пришлись нам как нельзя более кстати. При разговорах на этот счет, как мне невольно бросилось в глаза, Михаил Юрьевич терял свою обычную сдержанность, вел себя так, словно в облике анаэробной инфекции ему противостоит некое существо, крайне опасное, отвратительное и лично ему ненавистное. Не удержавшись однажды, я поделился с ним своим впечатлением. Он чуть улыбнулся и сказал затем серьезно:
— А что вы думаете, эта пакость и впрямь мой личный враг, как те же нацисты, которые ее плодят. Зато я преклоняюсь перед теми, кто выходит с победой из борьбы против этой пакости. Знаете, какая богатырская сила и удивительнейшее терпение надобны, чтобы выдержать и побороть жесточайшие боли от газовой гангрены и осложняющего ее газового сепсиса? Вообразить их со стороны — и то страшно. А ведь превозмогают и то и другое, превозмогают, черт подери, не без нашего содействия, понятно, но сами же, сами! Как же не быть таким людям героями!
Сам навидавшийся таких раненых, я полностью был согласен с мнением М. Ю. Новикова. Действительно, какой силой воли и каким терпением нужно было обладать, чтобы переносить жестокие страдания, которые выпали на долю этих раненых. Медики помогали им всеми имеющимися в то время лечебными средствами, но благополучный исход зависел в значительной мере и от состояния духа раненого.
По законам совести, неписаным, но непреложным для советских патриотов, складывались отношения эвакогоспиталя № 3829 не только с ближними соратниками, но и дальними, прежде всего с московскими госпиталями. Тут действовал, по обиходному выражению, мост «Смоленск — Москва», что было не совсем точно; он действовал также и в обратном направлении, «Москва — Смоленск». А эта обратная связь возникла целиком под влиянием совести и чувства долга, в равной мере владевших и смоленскими и московскими медиками.
Например, особенно активное взаимодействие установилось у нас с коллективом протезно-ортопедического госпиталя № 4625, располагавшегося в Бауманском районе столицы. Обменивались письмами, иногда созванивались, случалось, наши хирурги навещали бауманских коллег. Между тем официальными документами ничего подобного не предусматривалось.
Оба госпиталя были лишь различными ступеньками на довольно высокой лестнице лечебно-эвакуационного процесса: наш — пониже, их — повыше. Но связывавшие нас служебные отношения не были формальными даже тогда, когда мы отправляли раненых, а москвичи принимали их.
Несмотря на то что освободившиеся места быстро занимали другие страждущие, прибывшие с линии огня и по праву новичков ожидавшие усиленной заботы, однако и отправленные для долечивания раненые еще долго оставались в мыслях врачей эвакогоспиталя № 3829, которых продолжало живо интересовать, как движется дальше их лечение, в какой мере помогли им средства, примененные в Смоленске. Этот интерес, диктовавшийся врачебной совестью, поскольку иных стимулов для него не могло быть, имел практический смысл, помогал извлекать важнейшие уроки из повседневной лечебной деятельности.