Советские военные медики добились многого в упорной борьбе против смерти, они умели удалять рассеченные пулеметной очередью сегменты кишечника или желудка, сохраняя жизнь раненым, побеждали шок и приостанавливали кровотечения, недавно считавшиеся гибельными, успешно оперировали на сердце и легких, на суставах и костях. Но еще не все и не всегда им было подвластно. И надо же случиться тому, что ранение Лены принесло с собой одно из таких немногих, наиболее опасных и трудно преодолимых заболеваний — столбняк.
Установив это, наши врачи сделали все, что только могла тогда медицина, для спасения «нашей дочки», как называли ее многие у нас — и медики и раненые. Неоднократно вводилась противостолбнячная сыворотка, дважды было сделано переливание крови. Но продолжительность судорог, сотрясавших сначала ее лицо, а потом все тело, неудержимо нарастала. Противостоять им было невозможно. Вот уже доподлинно — больше дня длился час…
Мы с ведущим хирургом Залманом Теодоровичем Талмудом опять подошли к кровати, на которой лежала Лена. Страшно было смотреть, как пронизывали ее судороги, интервалы между которыми все уменьшались. Чтобы облегчить ее муки, я взял на руки эту небольшую, хрупкую совсем еще девочку, по зову сердца приехавшую на фронт. Но ей уже не нужна была никакая помощь…
Все в госпитале тяжело переживали несчастье, постигшее молоденькую связистку, и мы все еще испытывали бессилие в борьбе с таким страшным врагом, как столбняк, уносившим многие жизни.
Но борьба за жизнь раненых продолжалась, в том числе и в палатках нашего «полевого подвижного». И победы опережали тут поражения, хотя каждая утрата была, конечно, невосполнимой.
В числе тяжелых операций, совершенных в те летние дни в ХППГ № 138, выделялась своей сложностью и, пожалуй, до некоторой степени спорностью резекция коленного сустава майору Андрею Михайловичу Григоренко. Он был доставлен к нам из медсанбата с ранением в правое колено и рекомендацией ампутировать поврежденную ногу. Я присутствовал тогда при приеме раненых, и мне бросилось в глаза, что Григоренко, несмотря на внешнюю ухоженность, производил впечатление тяжелораненого — был бледен, глаза блестели, лицо покрыто мелкими каплями пота. Температура у него оказалась около 40 градусов, пульс был учащенный.
Осмотрев ого, я убедился, что газовая гангрена тут ни при чем. Все же этот раненый чем-то тревожил меня. Пригласил ведущего хирурга З. Т. Талмуда, вместе осмотрели еще раз майора, ознакомились с рентгеновским снимком области ранения. Когда остались наедине, наш ведущий, известный ленинградский хирург, ученик знаменитого Ю. Ю. Джанелидзе, заметил, что рана инфицирована, в полости сустава находится гной, наружный мыщелок бедра поврежден, вдоль бедренной кости значительная трещина.
Исходя из своего опыта, Талмуд считал, что раненому показана ампутация. Он аргументировал это развивающимся сепсисом и тяжелым повреждением бедренной кости. Вынести такой приговор значило сделать человека инвалидом. Однако в сохранении ноги был большой риск. Но где его нет на войне?
Возникало много вопросов, а ответов было мало. И в этот момент я вспомнил подполковника, которого оперировал в 1942 году в эвакогоспитале № 3829, в Калинине, вскоре после показательных операций профессора С. С. Юдина, используя его методы. Общее состояние и характер огнестрельного ранения того раненого были почти аналогичны тем, что и у Григоренко. А ему очень помогла обширная резекция коленного сустава. Через неделю он почувствовал себя хорошо: температура стала нормальной, появился аппетит, начал двигать пальцами стопы, почти полностью исчезли боли. Вскоре был эвакуирован в тыл. Так в чем же дело, почему надо ампутировать ногу нашему майору?!
Когда я все это рассказал ведущему хирургу, он внимательно меня выслушал и сказал:
— Валяйте!
Для меня его одобрение было очень важно, тем более выраженное со студенческой, товарищеской непосредственностью, до того не ощущавшейся в наших отношениях. Прежде всего я был рад, что официально апробировано мое намерение предотвратить инвалидность человека. Кроме того, меня подбодрило одобрение крупного хирурга-ученого. Ну и, понятно, для меня было важно то, что в сложной ситуации я самостоятельно принял такое решение.
После выбора хирургической тактики я подошел к раненому и рассказал, как обстоят дела. Его чувства были понятны. Он сказал, что ему предлагали ампутацию в медсанбате, а он наотрез сказал «нет», решив держаться до последней возможности…