Тем временем Красная Армия продолжала неустанно продвигаться вперед по всему огромному фронту в тяжелых боях с фашистскими захватчиками. В результате одного из стремительных и победоносных маневров, проводимых по приказу Верховного Главнокомандования, 4-я ударная оказалась по соседству с Ленинградским фронтом, сомкнулась с ним правым флангом. А у ленинградцев, неподалеку от линии соприкосновения с нашей армией, дислоцировался сортировочный эвакогоспиталь № 1170, и там находился в очередной командировке С. С. Юдин. Прослышав об этом от товарищей из штаба фронта, я поспешил установить точный адрес госпиталя. А обнаружив, что это совсем рядом, неподалеку от Пскова, в нескольких десятках километров от нас, поехал туда на несколько дней с благословения начальства. Эта командировка имела для меня большое познавательное значение.
Интересно и полезно было увидеть вновь, как действует выдающийся хирург у операционного стола. Кстати говоря, он выезжал на разные фронты в качестве старшего инспектора Главного военно-санитарного управления, что обязывало его к проверке состояния дел и инструктажу на местах, но отнюдь не к каждодневной изнурительной работе со скальпелем в руках. Однако его хватало на все. Несмотря на всяческие трудности, он продолжал практически делиться своим опытом с войсковыми хирургами. С. С. Юдин показал новые операции на бедрах и суставах, на органах брюшной полости. Вместе со многими я наблюдал ряд проделанных им хирургических обработок ранений бедер и более сложных операций и снова убедился в том, что это была работа высшего класса, наиболее полно и точно отвечающая смыслу хирургического лечения на войне.
Эвакогоспиталь, в котором находился тогда профессор Юдин, был размещен в палатках, почти таких же, как и наш «полевой подвижной». Большой ученый и талантливый хирург обитал в маленькой палатке, которая отапливалась железной печуркой. Я подумал, что тут ему пришлось, очевидно, отказаться от любимых по утрам скрипичных упражнений, и пожалел об этом. Но на кипучей деятельности его такая потеря никак не отразилась.
Характерно, что ассистировал ему на сей раз не опытный хирург, как в бытность у нас в Калинине, а фронтовой хирург из молодых. То был майор медицинской службы Милий Николаевич Аничков, сын известного ленинградского патологоанатома Николая Николаевича Аничкова.
Стройный, худощавый, быстрый в мыслях и движениях, с тонко очерченным лицом, умным и смелым, он выглядел на первый взгляд почти что юношей. Да он, собственно, не очень далеко ушел от юности, этой золотой поры, и был на несколько лет младше меня. Тем примечательнее было то, что он уже окончил нашу старейшую Военно-медицинскую академию, перебазировавшуюся из блокадного Ленинграда в Самарканд, затем дополнил свои знания, полученные в академии, фронтовым опытом, спасая раненых на поле боя.
Однажды ему довелось отправиться на самолете санитарной авиации, легком и маневренном, но беззащитном У-2, за раненым офицером, выполнявшим специальное задание и застрявшим на партизанской базе в белорусских лесах. Район, где предстояло сделать посадку, был обозначен на карте лишь ориентировочно, и, кем он занят, оставалось не очень ясным почти до конца. К тому же плыли облака, висели туманы. Но вел самолет знаменитый на Ленинградском фронте пилот Федор Титовец, ас-истребитель, который после тяжелого ранения в ноги смог добиться, и то с трудом, допуска лишь к штурвалу У-2. И задание было выполнено, можно сказать, под носом у фашистов.
Вспоминая ныне встречи и беседы, выпавшие на мою долю в завершающий период Великой Отечественной войны, я думаю, что они не случайно пришлись именно на тот период. Даже на переломе войны, не говоря уже о первом ее периоде, нам было просто не до воспоминаний, мы были поглощены стремлением к лучшим временам и помыслам о них. А вот когда исход борьбы определился точно и твердо, хотя и оставалось непреложным, что без тяжелого ратного труда побед нет, тут-то и потянуло оглянуться на пройденное.
В это русло, например, повернулась как-то само собой и наша беседа с новым главным хирургом 1-го Прибалтийского фронта полковником медицинской службы профессором Г. М. Гуревичем. Взглянув на него, я сразу вспомнил, как он заседал в составе комиссии, принимавшей государственные экзамены в Киевском медицинском институте в 1939 году. И как я, грешный, не чуя ног под собой, стоял перед оной комиссией трепеща, хотя трепетать было не к чему, занимался прилично. Но вдаваться в рассуждения по этому поводу не хотелось. Меня интересовало, что скажет полковник медицинской службы Г. М. Гуревич о нашем госпитале, а может, о Сталинграде, где он был главным хирургом фронта в течение всей битвы — от обороны до победы. И вот поздней августовской ночью 1944 года я слушал из уст участника этой битвы рассказ о том, как было все там, на волжской твердыне, как воевали наши герои и как спасали их медики.