— Да ничего, пойду помаленьку, — скажу я Коле. — Догонишь, дак сяду.
Я стараюсь говорить, как говорят на Вяльниге: «дак»...
Кузов Колиного «ЗИЛ-а» набит народом: все знают, когда едет Коля. Лица у островенских баб напеклись, загорели, в глазах весенняя живость, голубизна. Бабы глядят на меня с лукавством:
— Дойдет, ноги длинные. Сразу видно, турист.
Я не хочу быть туристом. Хочу, как нынче принято говорить, вписаться в пейзаж. Но вот же не вписываюсь. Сколько лет хожу по этой дороге, а все турист. Ладно. Коля проехал, больше встречных не будет.
Коля — мой давний знакомый. Меня познакомил с ним директор сплавной конторы, тоже мой давний знакомый. Я — директорский протеже.
Иду бережком и слышу, как шурхают льдины и бревна внизу на реке, считает время кукушка, вдыхаю запах ожившей сосны и весеннего снега — и знаю: настала весна. В городе можно ее не заметить, даром прожить...
В апреле пришло из Кыжни письмо от Коли Савельева: «В прошлом году не получилось у нас. Приезжайте нынче к 1 Мая. Можно поохотиться. В марте я ходил на тока. У глухарей начерчено. Птица есть. До Сигожно ходят машины. Из Сигожно можно будет уехать со мной. Я каждый день еду. Везу рабочих».
Если б не Коля, на время распутицы вся работа в лесу прекратилась, на Кыженском лесоучастке. Директор сплавной конторы любит Колю Савельева, в прошлом году наградил его именными часами. И в этом, наверное, чем-нибудь наградит. Как же не любить директору Колю? Любит ли Коля директора, я не знаю.
Иду пешком из Вяльниги в Кыжню — сорок два километра. Дошел до Островенского, значит, осталось десять. В Островенском захожу в магазин. Не потому, что истощились запасы в пути, а потому, что шагать да шагать — однообразная все же работа.
Какой в магазине запах, точно сказать не могу, это — смешанный запах огурцов в рассоле, керосина, халвы, резиновых сапог, дегтя, лежалого хлеба, одеколона, селедки, мятных пряников. И чего-то еще — запах сельского магазина. Внимательно разглядываю поставленные в углу два велосипеда, мопед, радиолу «Ригонда», потом переключаю внимание на зимние шапки с ушами, на косы, грабли, лопаты, топоры, фонари «летучая мышь». У прилавка стоят женщины, берут пшено, макароны, соль, сахар, скумбрию в масле, мыло, лавровый лист. Пока изучаю прейскурант островенской лавки, бабки изучают меня: что за птица, в такую-то пору, по бездорожью...
Молчание воцаряется в магазине, женщины глядят на меня. У всех загорелые лица. Я изучаю названия вин. Тут открывается дверь, бабка в жакетке, в платке веселым, весенним голосом сообщает:
— Сейчас по радио передавали — не то в Индии, не то в Индонезии, не поняла, у одной сразу семь ребятишек родилось.
Это известие всеми в лавке принимается близко к сердцу. Обсуждают судьбу семерых близнецов:
— А что же, девчонки или мальчишки?.. Вот как надо: без малого мать-героиня... У нас бы такое — сразу бы дали квартиру... Так то же в Индии, я слыхала по радио, там в каждой семье не меньше семерых ребят. У них климат другой, одежды им нужно самую малость, и финики растут, сами с деревьев падают, только собирай... Да... У нас на такую ораву одних валенок сколько надо... Вон у меня в зиму две пары стоптали...
Интерес ко мне пропал, есть события полюбопытней. Я беру бутылку вермута. Уйти из лавочки, ничего не купив, неловко — ладно, бог с ним...
Коля Савельев догоняет меня, когда до Кыжни остается всего ничего. Влезаю в кузов, в фургон. Еду последние полкилометра. Завернуть домой недосуг Коле Савельеву: его ждут рабочие — сигоженские, островенские, кыженские. Надо увезти их домой.
— Когда приедешь-то, Коля? — спрашиваю я, спрыгнув с кузова у околицы Кыжни.
— Два часа уходит на ездку до Сигожно. Если только на сяргинском болоте не закукую. Так-то не должно. Обычно проскакиваю... Вы у меня пока отдыхайте. Капа дома, наверно. Прилягте, поспите с дороги.
Коля зовет меня то на «вы», то на «ты». Времени у нас не нашлось познакомиться ближе. Коля едет, едет. Больше никто не может проехать в распутицу, в лучшем случае доезжают до сяргинского болота — буксуют, рычат моторы, пока не зароются по уши. Ждут, когда вытянет трактор. Однажды Коля слег с язвой двенадцатиперстной кишки, отдали его «ЗИЛ» другому шоферу. Тот чуть отъехал от Кыжни и увязил машину на первом же плывуне. До чего добуксовался — сцепление полетело. После этого случая директор сплавной конторы распорядился никому Колин «ЗИЛ» не давать. Когда Коли нет, «ЗИЛ» запирают в «бокс», чтобы никто и не смотрел на него косым оком. «Машина, как баба, — сказал директор, — пойдет по рукам — значит, рассыплется, по деталям не соберешь. Пущай при одном хозяине будет...»