– Святые, сакральные места зовут к молитве, а ты прыгать вздумал, – с легким укором заметил монах.
– Так я, как и все ныне, Закона Божьего не знаю, неверующий, вот и прыгал.
– Законы Божьи у всякой твари в сердце написаны – их невозможно не знать, – старец закрыл глаза и, помолчав несколько секунд, добавил:
– А про неверующего врешь – кто ж тогда перед Николой кресты клал?
Лейтенант почувствовал легкий озноб в теле – откуда этот седобородый старик мог узнать о Николе? Однако собравшись с духом и сделав вид, что не понял риторического вопроса, стал говорить о своем природном любопытстве к разного рода развалинам.
Старец досадливо замахал на него руками:
– Хватит, хватит! Расскажи лучше: кто ты, откуда родом, где твой дом?
Евгений Иосифович представился колхозником, жителем деревни Филимоново, что на Сити рядом с Брейтово. Рассказал, как в начале марта от рыбы в реке лед ломился3. Нафантазировал, сколько он сам якобы насолил и навялил щук, налимов, плотвы с окуньками. Тут же посулил все эти запасы отдать старцу, потому как самому ему все не съесть, к тому же он нуждается в немедленной врачебной помощи, и старец, разумеется, не откажет доставить его на плоту в Брейтово. Часика два-три потеряет, зато дело доброе сделает и рыбкой для своей команды на все лето запасется.
Старец выслушал лейтенанта со вниманием, снова закрыл глаза и, вздохнув, подытожил:
– Сочинять ты мастак. Профессия обязывает – понятное дело. А что с мотором случилось?
Евгений Иосифович хотел было высказать обиду старцу за недоверие, но почему-то решил, как и в случае с Николой, сделать вид, что пропустил все мимо ушей и промолчал.
– Так что с мотором-то случилось? – повторил свой вопрос старец.
– Заглох. Разбирать надо: форсунки смотреть, свечи…
Старец поднялся с бревен, поставил кружку на котел, вышел из кошевы. Евгений Иосифович, пользуясь моментом, приступил было с расспросами к топившим котел женщинам, но разговора не получилось – монах вернулся. Присел на бревна рядом с лейтенантом, похлопал по плечу:
– Ты, брат, не отчаивайся – все образуется как надо, расскажи-ка мне пока про Алису.
– Кто такая? – удивился лейтенант. – Первый раз такое имя слышу.
– А имя отца Петра из Скорбященской церкви Петербурга тебе ни о чем не говорит?
– Я даже и церкви такой не знаю.
– Значит, забыл. Если вспомнится, уважь старика – для меня это очень важно. А теперь к делу. Дождь через пару минут закончится, и Курт займется твоим мотором – он по этой части мастер. Часика не пройдет, наденешь свое просохшее белье, и поедете вместе в Брейтово.
– Курт – это который немец?
– Он самый. Хочет передать информацию для наших военных.
– Так он же ни бум-бум по-русски.
– НКВД найдет переводчика. Если на месте знатоков немецкого не будет, запросят из Перебор или самого отправят в Переборы. Твоя задача – втолковать своим коллегам, что Курт – наш человек, антифашист, чтобы к нему не применяли мер особого воздействия. Так, кажется, у вас мордобой называют?
– Откуда мне знать: фашист он или антифашист? И потом, если по дороге что случится, как с этим антифашистом общаться?
– Настя поедет с вами. У нее немецкий слабоват, но других вариантов нет.
– Пусть кто-нибудь мне костыли сделает. Не хочу, чтобы меня немец на руках в НКВД вносил. И потом…
Лейтенант замолк, пораженный внезапно стихшим шумом дождя. Бросил взгляд на судовые часы – прошло ровно две минуты. «Засекай время». В голове замелькали вопросы, требующие незамедлительного ответа. Кто такой этот старец? Как он узнал про Николу? Про профессию, которая «обязывает сочинять»? Каким образом простой смертный так точно предсказал время окончания дождя? А может, он не простой смертный? Тогда кто?
– Ты что смолк? – тронул его за рукав ватника монах.
Евгений Иосифович напряг свою волю, пытаясь найти рациональное объяснение происходящему, – безрезультатно.
– Что с тобой? – забеспокоился старец.
– Ничего. Так, немного подумалось. Но пока все ясно.
– Да нет. Ты хотел о Курте узнать, как он попал на плот. Да и сам плот, и вся наша компания у тебя под подозрением. Разве не так?
– Мне б до дому да к врачу быстрее, – начал было бормотать Евгений Иосифович, тут же понял, насколько неуклюжи и бесполезны попытки обмануть этого прозорливца, и вдруг, неожиданно для себя, выпалил как на духу: – Я лейтенант НКВД, Евгений Иосифович Байдер. Ищу по всему водохранилищу немецкого парашютиста, выпрыгнувшего ранним утром из горящего самолета. Это Курт?
3
Когда в 1941 году перекрыли Волгу, то для рыбного населения оказались закрытыми вековечные пути сезонной миграции. Рыба скапливалась перед плотиной метровым слоем, металась по всему водохранилищу.
Вот как описывает трагедию на реке Сить, уроженец деревни Никитинское Василий Михайлович Соколов.
«Всюду костры, костры! Спускаемся на лед. Заглядываю в первую же полынью. Действительно, в отблеске ближнего костра вижу, как рыба черной массой движется вверх по течению, выдавливая друг друга на поверхность. Люди черпают ее из воды кто чем горазд: корзинками, самодельными сачками, мужскими и женскими рубахами, привязанными к палке. Кое-кто острогами бьет крупных щук, окуней. На льду высятся груды скрюченной, замерзшей рыбы. Небывалое, непостижимое зрелище!
Отец подгоняет:
– Быстрей, Васятко, быстрей!
Он берет топор, прорубает свою прорубь, а я готовлю “снасть”.
Наконец приступаем к делу. Что ни черпак, то несколько килограммов рыбы – в основном плотвы, окуней и ершей… Нагружаем мешками салазки, я помогаю отцу ввезти их в гору, а потом возвращаюсь к проруби.
Народ ошалел. Некоторые даже вычерпывают рыбу руками, не снимая рукавиц, есть и такие, кто вытаскивает плотву, окуней столовыми вилками, да еще не всякую, а с разбором – которая покрупнее. А те из жителей прибрежных деревень, кто поопытней да подогадливей, бьют настоящими острогами щук, налимов…