— Ни пешком, ни на машине! Ни ногой на нашу территорию! Нарушивший мое распоряжение будет строго наказан! — предупредил всех.
Женька лежал в медпункте, забинтованный до шеи. Его не отпустили отсюда. За ним ухаживали поочередно и медперсонал, и старики. Одни делали уколы, давали таблетки, ставили компрессы, другие кормили, поили, отвлекали мальчишку от тяжелых воспоминаний. Но никто из них не говорил об отце. Не ругал его.
Кузьма тем временем работал, дорожа временем. До вечера много успел. А едва стемнело, пошел навестить Женьку.
— Ты не горюй, внучок! Вот выйдешь из больнички, начнешь опять со своей машинкой играть.
По щеке Женьки слеза покатилась:
— Раздавил он ее! Когда я поднять хотел, он на руку мне наступил каблуком. И кричал, что раздавит в пыль вместе с игрушкой!
— Дурак! Недаром гинеколог! Дальше этого не пошел и, кроме хварьи, ничего не знает и не видел! Ну да черт с ним! Машинку тебе я уже новую купил. Дома ждет, покуда в коробочном гараже.
— Правда? А ты принеси ее мне завтра! Посмотреть хочется! — попросил внук.
— Лады! Завтра с утра у тебя будет! — пообещал Кузьма.
Но утром его разбудили милиционеры.
— На каком основании избили сына? Изувечили за что?
— Как думаете оплатить ущерб, причиненный семье?
— Какое имеете право удерживать у себя внука и настраиваете против родителей?
— По какому праву оскорбили свою невестку?
— Как посмели выкинуть среди ночи семью из дома, где она прописана?
— Почему устроили погром и дебош?
— Как смеете вторгаться в отношения детей и родителей? Или вам мало было изгнать из дома семью своего среднего сына и дочери? Вам еще нужно было избавиться от старшего?
— Для чего?
— Вам было мало места в доме? Мы увеличим. Получите персональную! Камеру! До конца жизни из нее не выйдете!
И тогда Кузьма рассвирепел. Грохнул кулаком так, что дубовая доска разлетелась на части.
— Вы мне грозить удумали, сучье племя? Сколько вы получили от Егорки за паскудство свое?! Стращать пришли? Опоздали! Я уж пуганый! Стреляный воробей! В каталажку вместях с им и вас всуну!
— А ну заткнись, старый черт! — встал один из вошедших, норовя ударить Кузьму кулаком в ухо. Но двери распахнулись, и толпа стариков с шумом ввалилась в комнату. Сквозь нее не без труда продирался Яков.
Он увел сотрудников милиции в свой кабинет. Целый час говорил с ними о чем-то. Они уехали, даже не захотев увидеть Кузьму. Но на Женьку взглянули, поговорили с ним и с врачом. Молча переглянулись. И вышли, ничего не сказав.
— Ну и сволочь! Ну и подонок! — обронил один из них по пути к машине. Кого он ругал, Кузьму или Егора, избившего сына, никто в стардоме так и не понял.
А Яков вечером пригласил Кузьму на чай. Нет, он никого не ругал. Яков вообще не умел долго помнить зло. А вот пошутить, посмеяться над случившимся умел и любил.
— Знаешь, как все получилось? Разговариваю я с завхозом, а в это время влетает Суворов. Ну, он, конечно, Александр! Суворов! Но наш! Не тот, что поход через Альпы совершил. Наш — в своем роде! По-своему известен. Его и теперь в стардоме Щупарем зовут не случайно. Ну, ворвался да как заблажит: «Дурдом приехал!» Я ему отвечаю: «Тебе-то что переживать? Баб прибавится! Будет с кем веселиться!» А он в ответ: «Не бабы! Мужики!» Я ему, мол, уже всех переловили? Ты последний остался?.. Смотри, эти щупать себя не дадут. Тогда старик и говорит: «Трое их, морды в лобовое стекло не помещаются, и все за Кузьмой побежали! Чего им из-под него надо? Иди разнюхай! Не то я сам их в клочья пущу!»
Едва вышел, наши старухи в кольцо взяли, обступили, облепили, в один голос воют: «Единственного мужика из стардома забирают! Что мы станем без него делать? Завянем и пропадем без времени! Иди отбей нашего сокола у воронов. А уж ощипать их — нам оставь! Чтоб неповадно было впредь грязной сворой вламываться. Мы им не то перья, все что сыщем — вырвем…» А я их лебедушками да зайками называл. А как услышал, самого мороз продрал. На рысях поскакал тебя выручать, чтоб и меня под горячую руку не поймали бабки.
— А с ментами как развязался?
— С ними по душам поговорили. Вначале друг друга никак не могли понять. А потом сказал, что, если они напирать будут, у меня в стардоме имеются не только ветераны милиции, а и прямые родственники начальства из областного управления. И нам достать самоуправщиков ничего не стоит. Что они не успеют Кузьму в отдел привезти, как их телефонный звонок опередит. И всякий, кто к этому делу руку приложит, поплатится не только именем, званием, должностью, а и опозорен будет на долгие годы. Сказал, что знаю, кто заказал музыку. А чтобы им легче думалось, при них позвонил тому, кого упомянул, кем пригрозил им. Ты бы видел, как изменились наши гости! Рты пооткрывались, и ни звука выдавить не могут. Онемели в одночасье. Задыхаться стали. Лица вытянулись, побелели. На стульях ерзают. Словно я им в сиденья по дюжине гвоздей набил. А разговор с начальником был всего-то о его родительнице, которая у нас живет. Зато гости, едва дух перевели, знаки стали показывать, чтоб я смолчал о них, что они уходят сами, тихо. И задом к двери попятились. Боялись, что тот, с кем говорю, увидит, как они непочтительным местом к нему повернулись во время разговора. А может, и не случайно зады прятали. Нынче потерять работу легко. Ну а милиция — место хлебное!