— Ку-ка-ре-ку! Эй, Мефодьевна! Ищи, я уже спрятался!
— Мать твою! Ты это что? Спятил? — не понял Кузьма и увидел старуху, крадущуюся из кухни. Она переворачивала стулья, ища под ними старика, влезала под стол, заглядывала за спинку дивана, за двери. Потом пошла в спальню, грозя:
— Найду тебя, проказник! Ой, найду!
На Кузьму никто из них не обратил пи малейшего внимания. Его попросту не увидели.
— Мам! Иди мыться! — подошла Ольга к старухе. Та уперлась. — Пошли! — звала дочь, взяв свекруху за руку. Та, вырвав руку, убежала в спальню, оставив за собой на полу мокрую дорожку.
Ольга молча протерла пол. И снова позвала свекровь:
— Идите ко мне! Я вам конфетку дам!
Мефодьевна выставила голову, потребовав:
— Покажи!
Увидев конфету, бросилась к Ольге, та быстро подняла руку, и старуха не успела вырвать конфету, позвала на помощь старика.
— Иди ко мне. Отдам конфету! — Ольга подошла к двери ванной. Старики не двинулись с места. И тогда Кузьма потерял терпение. Подхватил обоих в охапку. И в чем были сунул в воду, одетыми и обутыми, не обращая внимания на визги и крики.
— Я иху мать! Сейчас искупаю обоих разом! Ведро хлорки в ванну, пузырь дихлофоса! И до ночи не выпущу! Туды их душу! — потерял терпение, вдавливал головы стариков в ванну, ругая их отборно.
— Пап! Они больные! Не надо злиться! — уговаривала Ольга отца.
— Я их живо вылечу! — шлепнул по заду старика, вылезающего из ванны, вытряхнул его из мокрой одежды. Точно так же поступил с Мефодьевной. И прикрикнул: — Живо мойтесь! Сами! Не то обоих повешу на балконе вот на этой веревке! Но сначала отлуплю! — сорвал веревку и легонько стеганул по заднице Мефодьевну, перелезавшую через ванну. Та взвыла. — Мыться! — держал веревку наготове.
Ольга стояла в дверях. Она уже успела повесить одежду стариков сушиться. И теперь смотрела, как отец с ними управляется. Кузьма повторил еще пару раз:
— Мыться! — но ничего не добился.
— Они не понимают! — тихо сказала Ольга.
— Сейчас втолкую! — поднял за уши сначала бабку, потом деда, потряс их в воздухе.
Те в голос заблажили:
— Кузьма, отпусти!
— Узнали, стервозы! Будете мыться или теперь выдеру обоих! — потряс веревкой перед носами.
Старики, недовольно фыркая, взялись за мыло и мочалки.
— Не приведись вам нашкодить тут! С балкона скину обоих. Голышом. Там вас поднять станет некому! Поняли? — вышел из ванной. И увел Ольгу. Та не могла закрыть рот от удивления.
— Что это? Неужели сами? Столько лет я с ними мучаюсь! — заглянула в ванную. Вернулась смеясь: — Моются! Сами! Вот это да! Выходит, все годы издевались над нами? Но как ты их раскусил?
— У нас такие были. Тож умнели скоро! Раз-другой по ушам — вмиг память просыпалась. Кому охота получать?
— Вы бьете стариков?
— Не-е! Это их лечат те, с кем в комнате живут. Не дозволяют изгаляться! Кто там с ими нянькаться станет? Вот одну к нам привезли. Та тоже над зятем измывалась. Прикинулась хворой. И стребовала, чтоб он ее в туалет на руках носил. Мол, на горшок не умею. Он, не будь дурак, к нам тещу сбросил. Она и в стардоме цирк продолжила. Ну а когда ее отказались нести в туалет, она все под себя сделала. Тут-то старухи взбеленились, те, что с ней жили. И загаженную простыню намотали ей на морду. До вечера продержали. Она чуть не сдохла. Не то пошла, бегом в туалет побежала. Разом вылечилась. На все места! Домой запросилась. Да зять не дурак. Отказался забирать. И до сей день у нас канает!
— А как понял, что мои прикидываются?
— Да просто! На конфете! Каб и впрямь долбанутые, не поняли б. Не просила б показать и не лезла отнять у тебя. Такое лишь симулянтам сподручно. И еще… Теперь ты поняла, как их в руках держать? Начнут грозиться задавиться, не отговаривай! Подай веревку. Скажут, что сбросятся с балкона, — открой им туда двери. Поверь, они над собой ничего не утворят. А вот тебя могли извести со свету белого.
— Но зачем? За что?
— Кураж! Так наша врачиха говорит. Что это за хворь, никто не знает. И лечение ей одно — битотерапия. Гордыня их одолела. Хотят тебя заездить. Ну а коли б не выдержала и ушла, враз поумнели бы. Куда деваться? Впадание в детство случается. Но оно не враз сваливается. И притом люди помнят не только родню, даже знакомых. А эти когда меня признали? И еще, при старении у человека не пропадает жалость к детям. Так вот и врач говорит. Она стариков насквозь знает. Я и наслушался от ней в стардоме. Ишь сгодилось нынче! — довольно улыбнулся, услышав из ванной:
— Ольга! Дай одеться! Сколько тут голыми стоять будем?