Утро она провела, знакомясь с некоторыми пациентами и штатными сотрудниками, включая врача, который показался ей чересчур самодовольным. По его одежде и поведению можно было подумать, что он на минуту заглянул на работу по пути в дорогой загородный клуб.
Во время ленча, выйдя во двор с пакетиком с бутербродами, она увидела Скотта, который сидел на скамейке и поджидал ее.
Она насторожилась.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она, не испытывая никакой радости при виде его после того, как он вел себя прошлым вечером.
— Неужели не ясно? Сижу мерзну, поджидая тебя, чтобы пригласить на ленч.
— Мы во Флориде, а здесь не бывает очень холодно.
Действительно, день выдался погожий, вот почему она решила съесть свой ленч на свежем воздухе. Об этом она и сказала ему.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — спросил он.
— А для тебя имеет значение, если я возражаю?
— Не лучше ли перестать препираться и спокойно поговорить? — спросил он.
— Мы не препираемся. Но если ты будешь вести себя как мужлан, я сейчас же уйду.
Скотт ухмыльнулся. Да, выдержки и смелости у нее всегда хватало. Именно это его и привлекло в ней с самого начала. В школьные годы многие девушки были бы счастливы стать его подружками, но Люси Одам вела себя так, словно делала одолжение, встречаясь с ним. Он подозревал, что ее поведение было как-то связано с тем, что она была дочерью Дарнела Одама и стремилась самоутвердиться.
— Хорошо, договорились, — сказал он.
Люси прошла к расставленным на лужайке легким столикам. Скотт последовал за ней, отметив про себя, как строго и по-деловому она выглядит в темно-красном костюме и в безукоризненной, словно с иголочки, блузке. Волосы зачесаны назад и схвачены на затылке золотистой заколкой. На лице минимум макияжа, но при этом она излучала блеск красоты, которого невозможно было добиться искусственными средствами. Вид у нее был элегантный и самоуверенный. Глядя на нее, никто бы не догадался, что она дочь простой заводской работницы и горького пьяницы.
Люси выбрала столик и осторожно села, заботясь о том, чтобы не порвать колготки. Скотт стоял, явно ожидая приглашения сесть. Надо было быть слепой, чтобы не обратить внимания на то, как он хорошо выглядел в черном костюме и при галстуке строгой расцветки. Тем не менее в нем чувствовалось беспокойство: он был напряжен и готов к решительным действиям. Стало ясно, что он пришел с определенной целью и не уйдет, пока не выполнит ее.
— Что ж, можешь сесть и присоединиться ко мне, — сказала она.
Скотт сел напротив и ждал, пока она доставала бутерброды и бутылку холодного чая.
— С чем бутерброды? — поинтересовался он.
— С тунцом. Пожалуйста, угощайся, половина твоя, но ты, вероятно, не ешь тунец.
Казалось, это замечание обидело его.
— Да я ел его сотни раз, — сказал Скотт, хотя в действительности не припоминал такого случая. Он не понимал, какое значение это имело для нее.
Она откусила кусочек бутерброда и выжидательно посмотрела на него.
— Итак, какая причина привела тебя сюда?
Он беспокойно поерзал на стуле.
— Я кое-что проверил вчера вечером и узнал, что ты действительно родила девочку в день аварии.
— Думаю, отец научил тебя этому.
Скотт непонимающе посмотрел на нее.
— Чему научил?
— Проверять все, что тебе говорят.
Он стиснул зубы.
— Если ты имеешь в виду, что мой отец был осторожен в делах, тогда ты права. Он не добился бы того положения, которое имел, если бы позволил обманывать себя.
— Люди, возможно, обманывали его, но лишь потому, что он сам поступал точно так же. Я знаю, как он третировал и обманывал своих рабочих, видела это по своей маме. — Люси наклонилась ближе к нему. — А еще я видела лагеря для переселенцев. Дома хуже собачьей конуры. И не пытайся убеждать меня, что твой отец был хорошим человеком.
На скулах Скотта заиграли желваки. Лагеря для переселенцев были яблоком раздора между его отцом и им многие годы. Скотт победил только потому, что пригрозил, что выйдет из семейного бизнеса. Теперь дома содержались в чистоте, велась борьба с грызунами и тараканами, бытовые удобства поддерживались в хорошем состоянии. Впрочем, какое Люси было до этого дело?
— Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать недостатки своего отца, — произнес он наконец. — Давай поговорим о нашей дочери.
— Ее зовут Келли, — сказала Люси.
— И ты пятнадцать лет ждала, чтобы сказать мне это?
— Я уже говорила о причинах своего молчания.
Скотт положил руки на стол и сцепил пальцы.
— Теперь, когда я все знаю, чего ты ждешь от меня?
Она посмотрела на его кисти и отметила про себя, что из тонких юношеских они превратились в крепкие мужские руки. Она припомнила, с какой гордостью держалась за его руку во время свиданий. В те годы ни для кого не было секретом, что Скотт мог иметь любую приглянувшуюся ему девушку. Но он выбрал ее, дочь Дарнела Одама, чем удивил не только одноклассников, но и ее саму. Больше всего ее тронуло то, с каким волнением и робостью он подошел к ней, чтобы в первый раз пригласить ее на свидание. А она-то ожидала, что сын Обри Баффорда высокомерный и самонадеянный.
Тогда Скотт был молод и наивен. Влияние отца еще не наложило на него отпечаток. Оторвав взгляд от его рук, она взглянула на него. Карие глаза смотрели на нее настороженно.
— Ты думаешь о деньгах, не так ли? — спросила Люси. Он неопределенно дернул плечом.
— А разве это не так?
— Каким ты стал злым.
— На то была основательная причина, должен заметить.
Люси закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. Ей нельзя было терять самообладания. Она глубоко вздохнула, открыла глаза и холодно посмотрела на него.
— Нет, Скотт, деньги тут ни при чем. Я взяла деньги, предложенные твоим отцом, потому что вынуждена была покинуть город и устроить жизнь для себя и Келли. Сейчас я не нуждаюсь в твоей материальной помощи.
— Что же тебя подтолкнуло сказать, что она моя дочь? — спросил он.
Люси посмотрела на недоеденный бутерброд.
— Потому что я обязана рассказать Келли, кто ее отец, а когда она узнает правду, то, возможно, захочет встретиться с тобой. Я не могу допустить, чтобы ты хоть чем-то, словом или поступком, причинил ей боль.
— Я не настолько жесток, Люси, — сказал он, силясь понять, как ей удается заставлять его чувствовать себя негодяем.
— Честно говоря, я не знаю, что ты теперь за человек.
— Ну, в этом отношении мы равны, потому что я тоже не знаю тебя, — с горечью произнес Скотт.
Она задумалась.
— Хорошо, поскольку я мать твоей дочери, думаю, ты имеешь право знать обо мне все. Спрашивай.
— В самом деле?
Люси утвердительно кивнула.
— Что ж… Пролежав месяц в коме, я пришел в себя и узнал, что девушка, которую я любил больше всего в жизни, уехала из города, даже не попрощавшись. А ребенок, которого мы ждали, — погиб. Что мне следовало делать?
Она глубоко вздохнула.
— Прежде всего поправиться. Затем нанять частного детектива, что для тебя было по средствам, и провести расследование, чтобы узнать правду о том, что произошло.
Скотт удивленно посмотрел на нее.
— Не могу в это поверить. Ты пытаешься свалить всю вину на меня?
Она с грустным видом покачала головой.
— Здесь нет ничьей вины, Скотт, — сказала Люси, хотя в глубине души знала, что до конца своих дней будет во всем винить Обри Баффорда. — Что случилось, то случилось. Мы не можем изменить прошлое, но должны думать о будущем.
— Ты действительно считаешь, что у нас есть будущее? — спросил он.
Его слова больно задели Люси. Поразительно, что спустя столько лет Скотт все еще мог влиять на ее чувства.
— В том, что касается Келли, да. Ради нее мы должны найти взаимопонимание, быть вежливы друг с другом, в конце концов.