- Люсьен, ты с ума сошел, прекрати!
Крупная искра залетела в контейнер с картоном, который тут же вспыхнул. Со стороны водолечебницы послышался вой пожарной сирены. Люсьен увернулся от матери, перелез через задние ворота и спрыгнул на улицу.
- Люсьен, малыш! Куда ты! Вернись!
Но он бежит, дрожа от слез и возбуждения. Фабьена схватила ключи от ворот и открыла их как раз в ту минуту, когда из подъехавшей пожарной машины посыпались пожарники с огнетушителями. Растолкав их, она бросилась вдогонку за Люсьеном. Он уже перебежал через площадь Ревар и помчался по улице Шамбери к полицейскому управлению.
Во дворе лежала груда углей, припорошенных белым пеплом, - все, что осталось от пятнадцати лет моих художественных упражнений.
Фабьена догнала Люсьена на углу улицы Трессерв, затащила в первый попавшийся бар и, растолкав проституток и их клиентов, пробилась к стойке.
- Эй-эй, дамочка, несовершеннолетним вход воспрещен...
- Дайте быстро грогу и что-нибудь укрыться!
Она сажает Люсьена под красным балдахином около батареи, хлопает по щекам и растирает спину и руки. Мальчишка сидит бледный, неподвижный, уставившись в одну точку. Девицы в высоких сапогах и мини-юбках укутывают его в меха, приносят тазик с горячей водой и уксусом, чтобы согреть ноги, наперебой вспоминают домашние средства: фиалковая настойка, имбирный корень, зубчик чеснока, ме-лиссовая вода... Фабьена пробует на безучастном Люсьене все подряд, а недовольные клиенты уходят в другой бар.
- Ну вот, наш чижик порозовел, - радуется Флорида из Марселя, она здорово раздалась с тех пор, как мне было двадцать лет.
- Немудрено, ты засунула его ноги в кипяток! - возмущается пышная мулатка, которой в мои времена не было.
- Дайте же ему, бедняжке, вздохнуть! - вмешивается хозяйка. - Что стряслось, почему он в такую холодину бегает по улице в одной пижаме? Боже мой, да это же мадам Лормо! Мы с вами виделись в магазине. Я так сочувствую вам, дорогая! Тогда понятно - такое потрясение для малыша.
- Мне нужен Гийом, - бормочет Люсьен, еле шевеля синими губами.
Девицы, расступившиеся, чтобы дать ему воздуху, снова сбились в кружок, предлагая свою помощь: каждая хоть одного Гийома да знала.
- Это полицейский, из казармы напротив, - вздыхает Фабьена.
- Господи, да зачем он ему понадобился? - с тревогой спрашивает Флорида.
- Не знаю я, - стонет моя жена. Она никак не отдышится после бега, но ее уже снова одолевает снотворное. - Он ему продал картину отца, а потом, ума не приложу, что на него нашло, спалил все остальные. Теперь, может, собирается поджечь полицию. Не могу- не могу я больше...
Она уронила голову на руки. Хозяйка щелкает пальцами - подают бутылку коньяка и сахарницу.
- Ну-ка, милочка, выпейте залпом, а малышу сахарку с коньяком!
- Нельзя ли лучше кофе? Я приняла три таблетки лексо-мила...
- Простите, - вступает в разговор дородная блондинка, - это не вы были когда-то второй после меня на конкурсе красоты? Я Мирей Пернель, "Мисс Рюмийи-86"...
- Я.
И тут начались чудеса. Фабьена плюнула на приличия и стала такой, какой была до меня, снова окунулась в атмосферу конкурсов и фотосъемок, вспоминая об их лихорадочном веселье и забыв об ожесточенном соперничестве, обидах, уязвленном самолюбии - теперь все это казалось такими пустяками. Мирей Пернель почти сделала карьеру. Это ее рука в рекламе минеральной воды Перье сладострастно оглаживала бутылку, пока пенящаяся струя не вышибала крышку - а потом этот клип запретили как оскорбляющий нравственность.
- Ну и пришлось мне из Парижа опять возвращаться сюда... Так что же вдруг парнишке вздумалось куролесить?
Люсьен, завернутый в три лисьих боа, пончо и мохеровый плед, в чепчике с черными перьями, стиснутый шестью парами налитых женских грудей и напичканный сахаром с коньяком, начинает соотносить масштабы реальных проблем, так что обида на горчичный стаканчик и сожжение картин становятся на одну доску с подвигами гориллы и битвой летучих мышей с банановыми гроздьями. Он внятно рассказывает слушательницам о спиритическом сеансе в гараже Тортоцца.
- Сумасшедший! - ужасается мулатка с Антильских островов и трижды осеняет себя крестом. - Мертвые - это же табу, если ты не "воду"!
- И потом, тебя же просто надули! Кто-то из твоих приятелей подталкивал стакан пальцем, вот и все. А твой папа, святая душа, ни при чем! Одно слово - надувательство.
- Я тоже, - говорит Флорида, - когда-то пыталась крутить стол и вызывать месье Жермена, если кто помнит такого... Ну и... то же самое, попался какой-то шкодливый дух и давай ругаться... я его, конечно, тоже послала куда подальше. Сам-то месье Жермен был учтивее некуда. Если хочешь знать мое мнение, чижик, никакие это не духи говорят через стакан, а так, мелкие оболтусы, вроде тех чокнутых, что базарят на улице. Что на том свете, что на этом - недоумков везде хватает. Небось один такой и валяет дурака. В чем дело, что я такого сказала?
Девицы подозрительно уставились на Фабьену, которая прямо-таки корчилась со смеху.
- Ничего-ничего, простите, я не над вами, - еле выговорила она, просто в кои-то веки Жаку досталось... Всю жизнь морочил людей своими дурацкими розыгрышами, а тут сам напоролся. Прости, малыш, - она притянула к себе мордашку Люсьена и поцеловала, - но ты же видишь это такие пустяки. Я очень люблю твоего папу и уверена: если он нас сейчас видит, то тоже смеется.
- Но я сжег его картины! - ужасается Люсьен.
- Он напишет другие, - утешает его мулатка. - Увидишь его во сне скажи "я тебя люблю", и он будет посылать тебе по ночам картинки, тебе одному. Вот как надо общаться с мертвыми. Только так.