Я благодарил судьбу, что успел вовремя попасть на нужную сторону. А иначе зиарат на Хазрати-Бурх пришлось бы отложить, как мне тогда представлялось, на несколько дней, до наведения переправы. Теперь же, находясь в Лянгаре, я решил воспользоваться случаем и посетить другой известный в этих местах мазар — Хазрати-Аллоуддин, расположенный прямо над кишлаком.
Хазрати Аллоуддин считается сыном знаменитого сподвижника Мухаммада, одного из семи мудрецов суфийской традиции Салмана Фарси, то есть Соломона Перса. Салман Фарси происходил из семьи зороастрийцев, потом принял христианство. Позже он присоединился к Мухаммаду и стал одним из столпов раннего ислама. Как передает традиция, пророк часто вел беседы со своими ближайшими последователями, сидя на суфе, под навесом из пальмовых листьев, который также называется суфа. Именно отсюда и происходит изначально слово «суфизм» — то есть «люди суфы в доме Пророка», или «находящиеся под сенью (пальмовым навесом) в доме Пророка», как свидетели живого слова Истины. Заметим, что пальмовая ветвь — это символ новой инициации, в противоположность ветви акации как символу инициации ветхой. Позже «суфизм» стали выводить из слова «суф» (шерстяная накидка из верблюжьей шерсти, носимая дервишами) или искаженного «софия» («мудрость»). Идрис-Шах вообще считает, что «суфизм» происходит из междометия «суф-ф-ф!», особого ритуального восклицания.
Хазрати Аллоуддин появился в этих краях, вероятно, в конце VII века. Место, считающееся его могилой, — весьма живописный гигантский грот, в котором стоит циклопический каменный гроб, метров в пять длиной. Вход в грот представляет собой бело-розовую арку из чистого мрамора высотой, наверное, более десяти метров, напоминающую по форме свод готического собора. Ее видно издалека, она выделяется на фоне заросшего темным арчовником склона и на первый взгляд — благодаря своим четким и гармоничным формам — кажется творением человеческих рук.
Многие мазары в Средней Азии служили культовыми местами еще с доисламской поры. Позже, как считают многие исследователи, и особенно в период первоначальной исламизации местного населения, новые власти объявляли эти места гробницами известных в мусульманском мире святых. Вокруг новой ситуации складывалась и новая мифология, часто являвшаяся исламизированным продолжением традиций народно-поэтического творчества на базе доисламских сюжетов. Как попал Хазрати Аллоуддин на Оби-Хингоу, я не знаю. Но под «сыном» Салмана Фарси вполне может скрываться какой-нибудь шейх из инициатической линии этого сподвижника пророка. А культовым чисто в силу своего внешнего вида это место не могло не быть с самого начала заселения долины Оби-Хингоу человеком.
В работе «Таджики: за что камни и пещеры они почитают?» Ришат Рахимов пишет: «Одна из таких святынь, представляющая собой два камара (то есть грота) в светло-серой мраморной скале, находится как раз на пути из Душанбе к гробнице святого Бурха в 70 километрах от нее в кишлаке Лангари Боло. Гроты ассоциируются с именем ходжи Алоуау-Дина, ставшего эпонимом существующего ритуального объекта. По рассказам, камары связаны с кароматом святого. Они повествуют о том, что преследуемый неверными ходжа в поисках убежища забрался в это недоступное для обычного человека место (в настоящее время к нему проложена тропинка) ко времени полуденной молитвы. Обращая взоры к небу, он просил коранического Бога дать воды для ритуального очищения перед молитвой и место для совершения молитвы. Волею Бога тут же из сердца скалы начала струиться вода, которая и стала истоком современной речки, обеспечивающей местных жителей водой, а рядом в скале появился грот для совершения ходжой молитвы. Помолившись, он воздел руки к небу, прося Предвечного об укрытии. Милостью Бога рядом появляется второй грот. Он становится обителью святого при жизни и местом его упокоения после смерти. Могильный холмик из камней как бы напоминает об извечном хозяине извечной струйки живительной влаги, которая сочится из мраморной скалы, служа началом впадающей в бурный поток Хингоу прозрачной речки, монотонный шум которой являет собой постоянное напоминание жителям горного селения в бархатно-зеленой долине о своем присутствии (и предназначении) одухотворять Хингоу. Вода из родника при мазаре в стороне от дороги к мавзолею Бурха — святая. Местные подростки ее приносят в баклажках и продают паломникам, следующим к названной усыпальнице».