— Нет, нет!
— Хм-м, и что он в тебе такого нашёл? Да, подходящая кожа, кровь. Неужели этого достаточно, чтобы завладеть его вниманием?
— О ком ты говоришь?
Немка зло глянула на узницу.
— Не прикидывайся, будто не понимаешь. Я говорю про герра доктора...
Нарочито медленно она загнала первую иглу под ноготь. Наслаждалась каждой секундой, пока мерзкая плоть изнывала от боли.
— НЕ-Е-Е-Е-Е-Т!
Кабинет заполнился криком, исходящим, казалось, из самой души. Ничего ужаснее Мариновская в своей жизни не испытывала. И молила Бога, чтобы не испытать.
Гертруда жадно облизнулась, но прекращать словесную пытку и не думала.
— Ты проклята с того дня, когда попала в лагерь. Последние цифры номера вообще пропитаны дьявольским влиянием.
Ты... ты отравляешь собой всё вокруг. А я не могу позволить этому продолжаться...
Она выудила новую иголку. Облизнула по всей длине, пропитывая своим ядом. Оделия забилась в истерике. Бинты крепко сковывали, успели натереть в местах связки.
Под ногтевую пластину проникла вторая игла. Медленно разделяла ноготь и плоть. Бордовые капли стекали по пальцам, падая на пол. Медсестра почти брезгливо отпрыгнула, когда кровь попала на рабочую одежду. Из груди заключённой вырвался крик, в разы громче предыдущего. Более яростный, озлобленный.
В коридоре послышались спешные шаги. Гертруда в страхе замерла.
— Что за крики?
Дверь в кабинет распахнул офицер. Пару секунд он стоял, оценивая ситуацию. Увиденное не внушало доверие.
— Вас здесь быть не должно, фрау...
— Позовите доктора, умоляю! — взмолилась Оделия.
Человек в форме глянул на узницу и сорвался на бег.
— Хм, хм, хм... Как жаль, что доктор в эту секунду находится в другом конце лагеря. Жалкое создание осталось без помощи.
Гертруда оставила орудие пытки и посмотрела сверху вниз на Мариновскую. Ей почти стало жалко девчонку. Почти...
С ненавистью она вспоминала каждый момент, когда Йозеф не обращал внимание на подопечную только из-за присутствия недостойной. Как он наблюдал за её состоянием, как не допускал малейшей возможности проучить мерзавку, может немного травмировать. Но... оно же к лучшему, разве нет?
В больную голову закралась очередная идея.
— Может, сдать тебя Ирме Грезе?
Ирма? Что за Ирма?...
Заключённая понятия не имела, о ком говорила садистка. Более того, сейчас её не волновало ничто, кроме своих истерзанных пальцев.
— Она бы заморила тебя голодом. Ты превратилась бы в ходячий скелет. Тогда доктор и не взглянул бы на тебя. Он бы скорее посмотрел на фрау Грезе...
— Мне плевать! Прекрати!
Плевать, как же...
Гертруда хорошо помнила взгляд, которым узница наделила доктора, когда тот спас её и конские волосы заодно. Готова была поклясться, что в тёмных глазах горело невыразимое желание на коленях отблагодарить своего спасителя. Да так, чтобы в кровавые мозоли и задушенные стоны.
Она не хотела видеть такие картины, но сознание любезно подбрасывало их, не спрашивая разрешения. С форменным омерзением она видела, как рука доктора сжимает чужую — не её — макушку и регулирует скорость и глубину проникновения. Как он тихо стонет, шепча противное имя. К своему ужасу Гертруда осознала, что Менгеле вряд ли отказался бы от подобной перспективы. Оттого злоба стала крепче.
— Неужели? А мне кажется, что не плевать. Она бы хлестала тебя кнутом, пока герр доктор услаждает её тело. Ирма стонала бы от удовольствия, когда ты — от телесных мук. И твоё жалостливое выражение лица не вызвало бы у него сожаления...
У цієї хворої не всі вдома... ("У этой больной не все дома...")
Оделия не поняла, чего в ненормальной голове больше: извращённой фантазии или одержимости доктором. Ревность точно ослепила несчастную, раз она решилась на подобное, и в глубине души узница её понимала. Какая-то неизвестная появляется на твоей территории и забирает внимание объекта привязанности — тут сложно сохранять спокойствие. В добавок, характер Гертруды с самого начала не внушал уверенности в адекватности хозяйки.
Однако сейчас все эти мелочи являлись только предметами отвлечения внимания. Рыдания Мариновской стали утихать, режущая боль стала почти терпимой — даже смешно, насколько мозг умеет приспосабливаться к страданиям, чтобы не фокусироваться...
Лікар... Де лікар?... ("Доктор... Где доктор?")
Що? Ти сподіваєшся на його допомогу? ("Что? Ты надеешься на его помощь?")