От беглой мысли стало страшно. Неужели она правда могла ожидать защиты от человека, который видел в ней сосуд для продолжения расы — и это лишь в перспективе. Пока она являлась, скорее, холстом, что заинтересованный художник окрашивал в нужные ему цвета.
И всё же... именно он не позволил Гертруде мучать её при покраске волос. Проявлял крупицы человечности, с вниманием относился к самочувствию. Пусть лишь из своих побуждений, но всякий раз благодаря ему ситуация не переходила опасные границы.
Как жаль, что в эту секунду доктора не было рядом. Он бы наверняка усмирил свою подчинённую. Прекратил бы страдания, но нет... Он слишком далеко.
Оделия перевела взгляд на медсестру. Та начала шарить в нагрудном кармане и вскоре выудила очередную тоненькую подружку для своих игрищ.
— Убери иголку, чокнутая! Тебе мало того, что ты уже сделала? — девушка крикнула изо всех сил.
Как только последнее слово прозвучало, общая слабость окутала тело. Заключённая обмякла на кушетке и вперила взгляд в отвратительно серую стену. Такую же серую, как её мысли и чувства.
— О, тебе не нравится? Пытка родом из твоих краёв. Прочитала где-то и подумала: почему бы не напомнить о земле родной?
Снова хищный оскал. Гертруда зависла над окровавленной рукой и запустила последнюю иголку под ноготь. Ожидаемых криков не последовало, медсестра с удивлением глянула на девчонку. Мариновская только рефлексивно приподнялась на лопатках и издала жалобный писк. Её настиг болевой шок.
Сил не осталось даже на мольбы о помощи...
Дверь в кабинет открылась вновь. В проёме замер запыхавшийся Йозеф с растрёпанными волосами и сбившимся дыханием. Полы его халата развивались пару секунд, пока не замерли.
Чёрные глаза бросились к скованной девушке. Правую руку покрывали кровавые разводы, из большого, указательного и среднего пальцев грозно торчали иглы. Гертруда растерянно смотрела то на доктора, то на своё творение.
Ноздри Менгеле угрожающе расширились. Картина вызывала в нём смешанные эмоции, но доминирующей была злость. Искренняя, необъятная и требующая выхода...
В два шага он приблизился к медсестре. Она едва сделала вдох, как рот мигом захлопнулся. Помещение заполнил звучный удар. Ладонь Йозефа встретилась с щекой виновницы.
Оделия дёрнулась и повернула голову в сторону источника звука. С приклеенной к лицу рукой и краснеющей кожей Гертруда в ужасе смотрела на доктора.
— Я ведь предупреждал тебя. Предупреждал или нет?!
Она ничего не ответила. Не могла понять только: где просчиталась? Разве она была не права в своей ненависти к мерзкой девчонке? Была хуже в обращении с ней, чем многие эсесовцы в обращении с заключёнными из других бараков.
Ах да... Их же не избрали для "священной миссии". Они недостойны протекции доктора и уж тем более не защищены от полноправного насилия.
Маленькие глаза наполнились слезами. Шмыгнув носом, медсестра закричала:
— Ударьте сильнее! Ну же, так же сильно, как хотели бы ударить её, — ткнула в сторону Оделии. — Но не можете... Не с грязнокровкой, которая являет собой ничтожную ценность...
Гертруда начала заламывать свои пальцы. Дыхание её сбилось, на лбу появилась испарина.
Менгеле осенило: она определённо не в себе...
— Довольно, Гертруда...
Мужчина позвал офицера, и тот выпроводил медсестру из больничного крыла. Теперь необходимо привести в порядок пострадавшую.
Спешно Йозеф приблизился к заключённой. Развязал бинты и тихо спросил:
— Что она с тобой сделала?
В ответ на него посмотрел туманный взгляд. Лопнувшие сосуды и опухшие веки говорили лучше слов.
— Вас не было слишком долго, герр доктор...
Оделия лишилась чувств, пока мужчина удерживал её плечи.
***
Когда она очнулась, то почти с радостью почувствовала свободу в движениях. Жжение в пальцах заметно ослабло и, одолеваемая любопытством, девушка приподняла голову. Сразу заметила доктора у стола с инструментами.
— Долго я была без сознания?
— Пару часов.
— Почему боль... ослабла?
— Я ввёл дозу обезболивающего. Иначе бы ты умерла, пока я достаю иглы.
Неожиданное расточительство...
Менгеле взял лоскут ткани и намочил его. Присел рядом с Мариновской, протянул руку к пострадавшему участку. Девушка не стала сопротивляться. Холодные пальцы доктора вместе с влажной тканью работали как дополнительное успокоительное. Оделия не обратила внимание, как засмотрелась на мужские руки, которые обрабатывали её раны. Неожиданно тонкие пальцы, с редкими мозолями притягивали к себе. От кровавых следов остались воспоминания, хотя саднящяя боль присутствовала.
— Верно ли я поняла: ваша щедрость обусловлена моей... ценностью?
— Именно.
Раны защипали, и девушка вдохнула через сцепленные зубы. При этом не сказала ни слова. В очередной раз недюжинная сдержанность вызывала если не уважение, то признание. Хрупкая — на первый взгляд — узница выносливее некоторых мужчин. Стерпеть такую пытку и при том не терять соображение было похвально.
Впрочем, не исключено, что виной завидной выдержке доза лекарств. Кто знает, как бы девчонка справилась без помощи медицины?
— Но... я бы не стал исключать и прочие факты.
— Например, какие?
Он не ответил. Лишь направил чёрные радужки навстречу карим и думал: догадается сама? Построит невероятные и до смешного глупые теории о моей привязанности?
— Скажи лучше, как всё произошло? Как ситуация обернулась подобным образом?
— Любовь творит с людьми страшные вещи, герр доктор. — Она не отводила взгляд, просто не могла этого сделать. — И толкает влюблённых на ненормальные, нередко безумные вещи...
Напротив послышался смешок. Он заполнил собой небольшое пространство кабинета, и девичьи плечи невольно сжались.
— Хах, какое дурацкое чувство. Бессмысленное, отравляющее и совершенно...
— Хотите сказать, что никогда не любили?
Смех тут же затих, вместе с низким голосом. Оделия вновь затронула тему, которую не следовало. Менгеле ясно дал понять это. Всего на секунду он сжал раненые пальцы, вызвав неприятный спазм в теле. Девушка жалобно глянула на мужчину, когда он поднялся.
— На сегодня всё. Я лично распоряжусь: с этой секунды в моё отсутствие тебя будет сопровождать охрана. Гертруда больше не причинит вреда.
— Сп...
— О, не стоит, я уверяю.
Дверь закрылась также быстро, как Оделия почувствовала холод. Теперь её пальцы не грели чужие.
***
Тихий стук нарушил общее безмолвие.
— Войдите.
В кабинет прошмыгнула девушка с опущенной головой.
— Гертруда, здравствуй.
— Добрый вечер, герр Гиммлер. — Она низко склонила голову.
— Офицер передал, что вы хотели меня видеть. О чём-то хотели рассказать?
— Я беспокоюсь о герре докторе. С тех пор, как в лагере появилась украинская девчонка, его поведение вызывает сомнения...
— Беспокоят конкретные моменты?
— Да. Например, когда красили эту чернавку, герр доктор больно щадил её. Сегодня у неё появились мозоли от обуви. Так он возился с ней, будто с младенцем. В добавок перенаправил в лазарет, чтобы отдалить от своего ценного объекта...
Медсестра разумно смолчала о том, что провокатором тех примеров была именно она. Не стоит рейхсфюреру знать всей правды.
— Хм-м...
Генрих поправил пенсне и глянул прямо на визитёршу.
— Надеюсь, что это просто преувеличение, и Йозеф ничего такого не имеет в виду. Однако, оставлять ситуацию без присмотра я просто не могу. Гертруда?
— Да, герр Гиммлер?
— Понадобится твоя помощь. Я хочу, чтобы ты обращала внимание за контактом этих двух: не переходят ли они границы, не затевают ли чего... Если заметишь что-то, не соответствующее норме их положения — сообщай мне напрямую.
— Будет исполнено.
Медсестра учтиво попрощалась и покинула кабинет. Рейхсфюрер остался наедине со своими мыслями, и каждая новая пугала сильнее предыдущей.