— Красноармеец Нагулин, — представился я, сделав шаг из строя, — товарищ старший лейтенант, мы идем к фронту. Обстановка не вполне ясна, но судя по всему, она сильно ухудшилась за последние часы. У нас есть винтовки ваших погибших бойцов и расчета пулеметной платформы. Сейчас их несут ваши люди, но, может быть, имеет смысл раздать это оружие нам?
— Будет надо — раздадим, — отрезал старлей, ничего не объясняя, — Разобрать носилки с ранеными! Мы выдвигаемся.
— Товарищ старший лейтенант…
— Выполняйте приказ, боец. Или мне его повторить? — старлей нехорошо сощурился, а за его плечом сержант в форме НКВД потянулся к оружию.
Ну, выполнять, так выполнять.
— Есть, — четко ответил я, поедая глазами начальство, ибо проверять, что будет дальше, если я начну настаивать, мне совершенно не хотелось.
— Вот так-то лучше, — просипел окончательно севшим голосом старлей и широким шагом отправился в голову начавшей движение колонны. Сержант еще некоторое время смотрел на меня недобрым взглядом, но потом развернулся и побежал вслед за командиром.
Армейская дисциплина, особенно в боевой обстановке — штука, несомненно, замечательная, но я совершенно не собирался продолжать выпрашивать у командира винтовку. Я всего лишь хотел сказать ему, что идти вдоль железнодорожных путей по ходу поезда, чтобы попасть в Умань — дело бесперспективное. Если мы так поступим, то километров через сорок, а это для нашей колонны очень много, окажемся на станции Христиновка. Только оттуда есть ветка к Умани, которая идет практически в обратном направлении — на юго-восток. Сама Умань сейчас от нас километрах в двадцати пяти к югу, и если уж туда идти, то лучше напрямик через поля и перелески, а не вдоль железки, которая мало того, что сильно удлиняет путь, так еще и как магнитом притягивает немецкую авиацию. Последнее, конечно, прямо сейчас не так страшно, поскольку уже темнеет, и до утра вражеские самолеты над нами не появятся, но вот то, что к моменту нашего прибытия к Христиновке мы все еще застанем там наших, а не немцев, весьма сомнительно.
— Ну что, Петя, нарвался? — за размышлениями я не заметил, как рядом со мной оказался Борис, — Много ты болтаешь, причем не там, где надо. Я вот тоже поговорить люблю, но всегда знаю, где это можно делать, а где нельзя. Это же НКВД, понимать надо. А ты приказы обсуждать, да в боевой обстановке. Видел, как тот сержант винтовку лапал? Не сомневайся, шмальнул бы не раздумывая, по одному движению брови командира.
— Да я и не сомневаюсь, — не стал я спорить, — это по его лицу видно было.
— Ты у себя в тайге, я смотрю, одичал совсем. Держись меня, а то пропадешь. Скажи спасибо, что никто старлею или его сержанту не нашептал, как ты вагон самовольно покинул… Видать, со страху это эпизод забыли. Но сейчас, вроде, поспокойнее стало, так что может кто и вспомнит, если живы, конечно, те, кто видел.
— Это ненадолго, — негромко ответил я и сразу пожалел о сказанном.
— Что ненадолго? Забыли что ли ненадолго? Так я тебе о том и…
— Нет. Я не об этом, я про «поспокойнее». Скоро это закончится.
— Да что закончится-то?
— Тишина эта, если ее можно так назвать. Ты хоть понимаешь, куда мы идем?
— Ну, в Умань, командир же тебе прямо сказал.
— Да вот не в Умань! Умань вон там! — я махнул рукой к югу, перпендикулярно направлению нашего движения, — А пути эти ведут на станцию Христиновка, которая западнее Умани на двадцать километров. Там же передовая со дня на день будет, если не завтра к утру! Слышишь как громыхает?
— Да что ж, командир хуже тебя знает что ли? — в голосе Бориса прозвучало настороженное недоверие. — У него и карта есть! Ну, должна быть. А ты-то откуда знаешь, где она, Умань эта? И про Христиновку?
— Просто учиться надо было хорошо в школе, Боря, а не о девчонках на уроках мечтать. Меня вот отец учил — не было школы в тайге. Ты же живешь в великой стране победившего социализма, и должен знать географию своей необъятной Родины. Ты названия станций, которые мы проезжали, запомнил?
— Ну…, — тоном ниже протянул Борис, явно не ожидавший от меня такой отповеди, — Тальное, кажется, проезжали… И Ватутино.
— Ты хоть примерно понимаешь, где мы?
— Да не то чтобы, я ведь из Воронежа…
— А карту СССР ты тоже никогда не видел? Отсюда до твоего Воронежа, между прочим, всего каких-то семьсот километров. Пешком дойти можно.
— Слушай, Петр, что ты ко мне привязался? Понял я, что ты географию хорошо знаешь.
— Ну а раз понял, то нечего глупые вопросы задавать. Давай лучше подумаем, как командиру доложить, что железка эта нас в Умань не приведет.