Ведь красные все равно не дали бы покоя крестьянам. Пока шла война с белыми, красным было попросту не до крестьян. Теперь до них тоже дошли руки.
Как могла бы повернуться история России, не будь в Гражданской войне этого фактора: упорного недоверия туземцев к русским европейцам? Говоря откровенно – на этот вопрос даже не хочется отвечать. От одной мысли – до какого маразма мы довели самих себя, двести лет разделяя на две цивилизации свой собственный народ, «мое внутреннее плачет во мне».
После несостоявшихся братаний на насыпях уже можно предположить: русскими называют себя люди двух разных народов. У них разные культуры и даже разные языки… По крайней мере диалекты. Люди этих народов относятся друг к другу так, что опустошительная гражданская война между ними становится все неизбежнее. Скорее всего, это должна быть война на уничтожение – ведь эти два народа все хуже понимают друг друга.
Коммунисты последовательно считали себя «прогрессивными», а крестьян – «отсталыми».
Жестокости Гражданской войны 1918–1922 годов, применение огнеметов и отравляющих веществ к мятежным деревням откровенно не сводятся ни к какой необходимости добиться победы, подчинить, даже к необходимости истребить «ненавистного врага» (то есть целое громадное сословие).
Ужасы коллективизации не больше объясняются рациональными причинами, чем гвозди, вбитые в погоны, или грудные дети на штыках. Люди, которые в октябре, накануне таежной зимы, сбрасывали в низовья сибирских рек баржи с семьями «кулаков», искренне считали себя носителями рационального начала, противопоставляли себя и свою образованность «предрассудкам темного народа».
Московский публицист Ксения Мяло, на мой взгляд, определила очень точно: «Такое впечатление, что сам вид этих длинных юбок, свободных кофт, распоясок, бород, нательных крестов вызывает в городской интеллигенции невероятное раздражение». Очень точно. Сам вид всей этой совершенно нейтральной крестьянской этнографии, сам внешний облик мужика будит ненависть интеллигента 1920—1930-х годов: ненависть инквизитора к не пойманной ведьме, ненависть делателя прогресса, наследника многих поколений таких делателей, начиная с Петра, к сословию, которое самым зловредным образом сопротивляется тем, кто несет ему благодеяние… Ненависть такая, что перерастает в желание творить самое грубое насилие: пытать, убивать, силой заставлять вести себя и даже одеваться и причесываться «правильно».
Но чем эта ненависть к одному виду распоясок, нательных крестов или стрижки «под горшок» отличается от ненависти к погонам, библиотекам или кружевным пелеринкам на девочках лет 3–4? Стоит встать вне знамен «своего» субъэтноса, попытаться понять мотивы обеих сторон, и никакой разницы вы не увидите.
Парадокс – но у сторонника красных (казалось бы – сторонника «народа») эта ненависть даже сильнее. Он ведь прогрессивный человек, этот пошедший за большевиками русский интеллигент; он вполне идейно ненавидит все «отсталое», «устаревшее», «народное».
Конечно же, и при советской власти эти два народа в одном никуда не исчезли. Еще совсем недавно, всего 15–20 лет назад, русский народ состоял из двух разных частей, как бы из двух разных народов с разной культурой, разным пониманием жизни, системами ценностей и даже с разной исторической судьбой.
Даже сегодня нет-нет да и выплеснется память о том, кто к какой части русского народа принадлежит… То есть чьи предки к какой его части принадлежали.
Это разделение на два народа сыграло колоссальную роль во всей истории России, проявилось во множестве ситуаций… А мы даже не понимаем, с чем имеем дело, все продолжаем плести речи про «необразованный, не знающий своей пользы народ».
Мы и правда не понимаем, что происходило и происходит: ведь проблема никак и никем не изучалась. Она даже не поставлена: ни в науке, ни в народном сознании. Ее и невозможно осмыслить. Полное впечатление, что русские люди просто не хотят даже думать в этом направлении.
Мы до сих пор не осознали, что русские европейцы были насильниками туземцев, а народ то пассивно хоронил попытки его переделывать, то оскаливался пугачевщиной.
Объяснить происходящее я могу только одним способом, и буду рад, если мне предложат какие-то иные объяснения. В истории каждого народа есть свои стыдные проблемы. Эти проблемы слишком уж расходятся с тем, что народ хотел бы думать о самом себе. И с тем, конечно же, что народ хотел бы предъявить своим соседям. Есть проблемы неприличные, как дурная болезнь. Пятнающие репутацию, как пятнает семейную репутацию бабушка-проститутка или дедушка-алкоголик. Стыдная проблема слишком уж мешает думать о себе так, как хочется; ее стараются замолчать, а лучше всего – и не думать о ней.