Загадочные темные глаза Халида уже время от времени преображались едва заметной улыбкой. Что само по себе о многом говорило. Потому что он, похоже, с недоверием относился ко всему незнакомому. Я часто спрашивала себя, что же может скрываться за этим строгим фасадом. Тем удивительнее было для меня то, что он словно светился изнутри, когда рассказывал о своей родине и о пустыне. Хотя рассказывал он немного. Кроме того, я постепенно освоилась в принимавшей меня семье. Мне нравились десерты миссис Митчелл во всех их многообразных вариациях, как и её шампиньоны. Я постепенно привыкла даже к соленому сливочному маслу и к дождю. Но окончательно я «оттаяла», конечно же, во время нашего первого совместного знакомства с ночной жизнью Торквея. Насколько щедро Бог наделил темнокожих жителей планеты чувством ритма, настолько же щедро он, похоже, одарил англичан музыкальным слухом.
На лице миссис Митчелл, однако, вскоре после этого обозначились явные следы определенной озабоченности. Не из-за музыкальных восторгов её немецкой гостьи, нет. Её тревогу вызывало скорее мое общение с арабскими студентами. «Какая ирония судьбы», — думала я. Мекка клеймит нас позором, обвиняя в неверии и непристойности поведения, а что проповедует моя английская хозяйка? Она уверяет меня в том, что арабских студентов в Торквее не любят из-за их «невоспитанности и агрессивности». Мол, им не по плечу свободы и соблазны Запада. Её предыдущий постоялец каждую ночь являлся пьяным и с трудом карабкался по лестнице в свою комнату.
Приближалась первая разлука.
Файзаль, красавец мужчина с глазами Омара Шарифа, в которых сиял меланхолический блеск, должен был раньше времени покинуть Англию. Его любили у нас в группе. Это был наш «пророк». Не потому, что он был из Мекки, священнейшего города ислама, нет. Просто он обладал даром приводить в чувство некоторых шейхов, терявших контроль над собой вдали от родной пустыни. К тому же он излучал мудрость, ум и доброту. Я тайно восхищалась им. На большее — клянусь Аллахом — рассчитывать я не могла. Это мне было известно.
И всё-таки сердце немного щемило, когда Файзаль уехал из Торквея. Ведь это была его заслуга то, что мы, представители разных религий и полов, таким удивительным образом слились в одно гармоничное целое. Сначала я опасалась, что наша компания без Файзаля развалится. Но случилось нечто странное. Нечто, что определило мою дальнейшую жизнь.
Прощаясь со мной на школьном дворе, Файзаль жестом подозвал своего товарища Халида. На лице последнего отразилось удивление. Он не сразу отделился от группы студентов и медленно, почти нехотя, подошел к нам.
— Послушай, Халид, — сказал Файзаль по-английски, — я хотел бы, чтобы ты с этого момента присматривал за Вереной. Куда бы она ни направилась, ты должен ограждать её от зла и от любых опасностей.
Халид этого не ожидал. Губы его тронула смущенная ухмылка, но он в тот же миг совладал с собой. Я стояла между ними, совершенно ошеломленная, и не знала, что сказать. Когда до меня дошло, что все это очень серьезно, я совсем растерялась.
Забота Файзаля тронула меня до глубины души. Он тем самым дал мне понять, что я в его глазах представляю собой нечто особенное.
С того дня Халид и в самом деле понес возложенное на него бремя ответственности за меня. А я не возражала. Сначала потому, что это было желание Файзаля.
Тогда я ещё не знала, что слово у арабов — это дело чести и значит гораздо больше, чем любой письменный договор.
Мы начали открывать для себя музыкальную жизнь Торквея. Когда я в первый раз при Халиде заказала алкогольный напиток, он удивился и попросил меня не пить его. «Ну что ж, другая культура — другие нравы», — подумала я. Мне все это даже показалось забавным. Разумеется, мне ничего не стоило принести эту маленькую жертву, раз уж это было для него так важно.
Так как у арабов браки устраиваются задолго до того, как сыновья или дочери достигают брачного возраста, я однажды не выдержала и спросила Халида об этом. Но он, к моей досаде, просто рассмеялся и сказал:
— Ну конечно же, мне уже давно выбрали невесту.
Меня поразило, с какой легкостью он это произнес. Тем более что в его поведении я давно уже заметила признаки самой настоящей влюбленности. Даже его арабские друзья относились к нему с каким-то особым пиететом и старались лишний раз не переходить границы его личной жизни. Честно говоря, меня он тоже все чаще приводил в смущение.