— С чем пожаловал, Игорь? — спросила Клавдия.
— Чапай меня в Швейцарию посылает.
— Куда? — хором переспросили обе женщины.
— В Швейцарию, — неумело скрывая довольную улыбку, сказал Порогин.
— Ого, так ты у нас на международный уровень выходишь? — восхитилась Клавдия. — Это по делу Сосновского?
— Ну. А я французского языка не знаю.
— Главное, Игорек, знать по-французски одну фразу: шерше ля фам, — сказала игриво Калашникова. — Тем более что тамошний генпрокурор — женщина.
— Еще мерси, бонжур, силь ву пле, пардон и чао, бамбино, сорри, — пожал плечами Порогин.
— Вот, а ты скромничаешь! — улыбнулась Калашникова. — Да с таким джентльменским набором тебе все женские сердца открыты.
— Молодец, — сказала Клавдия, — я, правда за тебя очень рада. Когда отправляешься?
— Завтра. Вот, можно сказать, пришел попрощаться.
— Привези мне сыру, — нахально попросила Калашникова. — Или нет, лучше — часы.
Игорь невольно громко сглотнул.
— А вам, Клавдия Васильевна?
— Тебе суточных много выдали? — иронично сказала Клавдия. — Смотри там, с голоду не помри.
Потом они пили чай, тщетно пытаясь вспомнить, чем еще знаменита Швейцария и что оттуда можно привезти. Но больше ничего не вспомнили.
— Ну так что по поводу Сафонова? — спросила Клавдия, когда Игорек ушел, поцеловав обеих — одну уважительно, другую робко.
— Я думала, вы забыли, — неохотно отозвалась Ирина. — Честно?
— Честно, конечно, — настороженно ответила Дежкина.
— Мне кажется, Клавдия Васильевна, что вы — только не обижайтесь — неверную версию разрабатываете.
Клавдия почти минуту молчала. Уже давно Калашникова не рубила, что называется, правду-матку в глаза. Уже намного осторожнее была в суждениях и выводах и вдруг — на тебе.
— Интересно, — осипшим голосом проговорила Клавдия. — Я, правда сказать, пока еще ни на одной версии не остановилась.
— Ну как же! Вы считаете, что это была месть.
— Ну, Ириша, это даже не версия… Это одно из предположений. Согласись, об ограблении говорить не приходится. Грабителям не до показательных казней. Запугивать некого — у Сафонова не было хотя бы приблизительного круга знакомых. Националистические мотивы? Вряд ли. Не еврей, не кавказец, не знаю, была ли у него вообще национальность — фигура-то никакая. Маньяк? Тоже сомнительно. Ничего подобного по всем самым давним сводкам. И ничего подобного потом. Заказное убийство? Так это вообще смешно, если есть что-то смешное в убийстве. Но отпечатков пальцев, следов — полно. Дилетанты…
— Дилетанты?
— Скорее всего.
— Или косили под дилетантов.
— Тогда бы мы их пальчики хоть где-то встретили. Просто садисты? Изверги? Не совсем уверена, но, скорее всего, нет.
— Почему?
— Потому что тупые они. Потому что в первый раз, скорее всего. Отсюда двойная казнь — избить палками до полусмерти, а потом повесить — почти исключается Тут, понимаешь, какой-то план был. Какая-то задумка. Надо было именно сначала палками, а потом повесить.
— Вот вы же сами все говорите — мне кажется, почти исключается, скорее всего…
— Именно! Именно! — вскинула указательный палец Клавдия. — Я ни в чем не уверена. Тут все на таких тоненьких ниточках, все на такой интуиции…
— А я считаю, что это было обыкновенное ограбление, — перебила Калашникова.
— Здрасьте, — сказала Клавдия. — В доме ничего не пропало, да и нечему там было пропадать. И потом, я же тебе только что…
— Вот! Именно! — теперь уже вскинула палец Калашникова. — Они все точно рассчитали. Мы же не знаем, пропало или не пропало. Вообще никто не знает. Это — раз. Во-вторых, грабителям не до казни. Тут-то и ловушка. Это мы по логике вещей судим, а грабителям того и надо.
— Подожди, подожди, но почему ограбление?
— Знаете, моя бабушка рассказала, как они после революции жили в Кремле. Да, прямо там, на территории. Там вообще много людей жило. Даже какой-то бывший царский генерал. Нищий, как крыса церковная. Одна железная кровать стояла в комнате с матрасом грязным и все. Его соседи по очереди кормили. А когда он помер, собирали деньги, чтоб хоть похоронить по-человечески. Тихий был, скромный старичок. Ну вот, похоронили, даже поминки справили, а потом пришли из ЖЭКа, или как он тогда назывался, чтоб кровать его вынести, за матрас взялись, а поднять не могут — распороли, а там…